«Ты, жгучий отпрыск Аввакума...» (глава 27)

В результате его стихи, насыщенные реалиями новой жизни, обретали куда более полную интонационную завершённость и смысловую убедительность, чем километры виршей на ту же тему множества пролетарских и комсомольских поэтов. Даром поэтического перевоплощения Клюев владел, как мало кто.

Моя родная богатырка —
Сестра в досуге и в борьбе,
Недаром огненная стирка
Прошла булатом по тебе!

Стирал тебя Колчак в Сибири
Братоубийственным штыком,
И голод на поволжской шири
Костлявым гладил утюгом.

Ты мой чумазый осьмилеток,
Пропахший потом боевым.
Тебе венок из лучших веток
Плетут Вайгач и тёплый Крым.

Мне двадцать пять, крут подбородок
И бровь моздокских ямщиков,
Гнездится красный зимородок
Под карим бархатом усов.

Эти стихи ещё вязались интонационно и тематически с его прежними выступлениями с прославлением "красных орлов". Но Клюев шёл ещё дальше. Он пел от имени пролетария — классическим пушкинским ямбом и пушкинскими же словами.

Друзья, прибой гудит в бокалах
За трудовые хлеб и соль,
Пускай уйдёт старуха-боль
В своих дырявых покрывалах…
Друзья, прибой гудит в бокалах!

Наш труд — широкоплечий брат
Украсил пир простой гвоздикой,
Чтоб в нашей радости великой,
Как знамя, рдел октябрьский сад…
Наш труд — широкоплечий брат!

И всё это Клюев печатал в "Красной газете" — вместе с "Железом", перепечатанным из "Львиного хлеба". Кажется, ни у одного поэта того времени нет столь взаимоисключающих друг друга публикаций на страницах одной и той же газеты.

После свержения Зиновьева и воцарения в Ленинграде Кирова главным редактором "Красной газеты" и ближайшим соратником нового секретаря стал Пётр Иванович Чагин (с Кировым они были в одной "связке" ещё в Баку). Чагин рассчитывал стать надёжной опорой собиравшегося переехать в Северную Пальмиру на постоянное место жительства Сергея Есенина. И Киров, по его воспоминаниям, собирался взять над Сергеем "шефство", точнее, продолжить его, начавшееся всё в том же Баку… Свершившаяся трагедия была для них настоящим ударом. Не успели…

Чагин знал о Клюеве, как о друге и учителе Есенина. Нет ни малейших основании говорить, что он, убеждённый коммунист, хоть в малейшей степени разделял идеи Клюева. Но судьба распорядилась так, что ближайший есенинский друг, тем паче пишущий и печатающий "новые песни", оказался под его покровительством. И Чагин дал Клюеву своеобразный "карт-бланш" — ленинградские газеты, журналы, сборники в эти два года принимали практически всё, что выходило из-под клюевского пера. Приобрёл такую известность, как полноправный советский поэт, что напечатался даже у Воронского в "Прожекторе". Памятуя о его словах, что ему, редактору, нужны "рыжие", которые ломались бы в его цирке бесплатно, Николай поднёс горькую пилюлю, которую Воронский ничтоже сумняшеся проглотил. В цикле "Новые песни" вторым шло стихотворение, написанное от имени "кузнеца Вавилы" (одно из любимых клюевских мужских имён). Запев — лучше некуда, все "комсомольцы" и "пролетарии" обзавидуюся.

По мозольной блузе
Всяк дознать охоч:
Сын-красавец в вузе,
В комсомоле дочь.

Младший пионером —
Красногубый мак…
Дедам-староверам
Лапти да армяк.

Ленинцам негожи
Посох и брада,
Выбродили дрожжи
Вольного труда.

"В художнике, как в лицемере, таятся тысячи личин…" — напишет он позже. Здесь он поворачивался к своим "работодателям" одной из личин, "закладывая" в текст смысловую и звуковую ассоциацию с рефреном из "Кому на Руси жить хорошо" Некрасова, что отчётливо придавало стихотворению пародийный привкус. Но подлинный смысл приоткрывался в финальной строфе:

И над всем, что мило
Ярому вождю,
Я — кузнец Вавила —
С молотом стою.

…В 1977 году это стихотворение вошло в том стихотворений и поэм Клюева, изданный в Малой серии Библиотеки поэта. То была первая его книга, вышедшая в свет в СССР почти за полвека. Но уже на следующий год, когда готовилось переиздание в издательстве "Советская Россия", редакторы безоговорочно и с каким-то суеверным страхом вышвырнули эту "новую песнь" из сборника. Досмотрелись…