Ты знала

Щелкнула входная дверь. Твои кроссовки упали на кафельный пол, потные ноги зашлепали по ступенькам. Я лежала тихо. Ты прошел в душ. Я оставила электронное письмо открытым на рабочем столе. Двадцать минут спустя ты заметил его, но не проронил ни слова.

Глава 58

На следующее утро я отвела Вайолет в школу, но не спешила возвращаться домой – там все пропахло тобой. Мне хотелось, чтобы ты ушел, но ты остался дома. Я уединилась в ванной и принялась с остервенением тереть себя щеткой. Я стояла под душем, пока не израсходовала всю теплую воду.

Было слышно, как ты бродишь по дому, открываешь и закрываешь ящики комода, ищешь чистые трусы и майку. Хлопнула дверца шкафа. Ты достал рубашку – не иначе хочешь произвести на кого-то впечатление. Щелкнули металлические защелки на вешалке. Костюм соскользнул с деревянных плечиков тебе в руки. Я слышала эти звуки каждый день нашей совместной жизни.

Дверь в ванную отворилась. Я стояла голая. Теперь ты смотрел на меня другим взглядом; обвисший живот, выносивший наших детей, груди, высосанные ими досуха, неопрятный пучок на лобке – все на виду перед мужчиной, у которого есть другая женщина: лучше, моложе, крепче. Наверняка у нее гладкая кожа без лиловых вен и неуместных волос. Ты задумчиво созерцал мое тело. Что ты видел? Всего лишь судно – корабль, принесший тебя к берегам отцовства. Благодаря ему ты стал отцом прекрасной дочери и сына, которого едва знал.

Мы встретились взглядами. Ты отвернулся, понимая, что смотрел на меня слишком долго. Ты знал, что я знаю.

Ты снял с крючка полотенце и протянул мне.

Мы не сказали друг другу ни слова. Ты ушел и вернулся в десять вечера, а потом трахнул меня неистово, чуть не до крови. Я тебя упросила. Скорее всего, ты только что трахал ту, другую, но мне хотелось почувствовать себя использованной, оприходованной, чтобы ощутить душу отдельно от тела, переставшего быть парусным кораблем и превратившегося в тихоходную баржу – старую, ржавую, щербатую.

Такие дни знаменуют переломные моменты в нашей жизни. Теперь я – обманутая жена. Ты – неверный муж. Мы оба – родители погибшего сына и дочери, которую я не в силах полюбить. Мы станем разведенной парой. Ушедшим мужем. Женой, так и не сумевшей от этого оправиться.

1972

В какой-то момент стало окончательно ясно – Этта ускользает. Она перестала готовить, есть, вообще что-либо делать. В доме появился неприятный запах, словно от мокрого белья, забытого в стиральной машине. Иногда Этта бродила по второму этажу, но бо́льшую часть времени не выходила из комнаты.

Сесилии тоже пришлось нелегко. Она похудела, одежда висела на ней как на вешалке. У нее пропал аппетит, она перестала ухаживать за собой – небывалое дело для пятнадцатилетней девочки. Ей не хотелось просить у Генри денег на прокладки, поэтому во время месячных она подкладывала в трусы свернутые носки. В доме не было хозяйственного мыла, так что носки копились под кроватью. Когда Генри их обнаружил, Сесилия чуть не умерла от стыда. Он попросил свою сестру приехать. Та жила за границей; раньше Генри ни разу о ней не упоминал. Сесилия поняла: видимо, дела совсем плохи. Сестра Генри сразу догадалась, что ситуация деликатная. Она прибралась в доме и закупила продукты.

Однажды Сесилия подслушала разговор отчима с сестрой: та предложила отправить ее в интернат, дескать, там ей будет безопаснее, чем с такой матерью. Генри стукнул кулаком по столу, звякнула посуда.

– Что ты говоришь! Этта должна быть с Сесилией.

– Поверь мне, она не хочет быть с ней. Она не любит эту девочку.

Сесилия осторожно высунулась из-за угла. Генри закрыл лицо руками, покачал головой.

– Любовь здесь ни при чем.