Тыквенное семечко

Лерр резко зашла и остановилась у лестницы, размышляя, где может быть этот чертов дизайнер.

— Цитрус! Выходи, поговорить надо! — взревела Лерр, вознамерившись для начала разрушить идиллию этих плебеев акустически.

С нее ручьями стекала дождевая вода и скоро на пол, на модную плитку с пальмовыми ветвями, натекла огромная лужа.

— Зря стараетесь, они уехали сегодня днем, — сказал Фун, поигрывая бицепсами.

— Как уехали? Куда? — растерянно пролепетала Лерр и округлила глаза. Она почувствовала, как ощущение неловкости опускается ей на плечи, будто накладные волосы Цитруса.

— В его мандариновый сад, — Фун взял дротик и метнул его, попав в самый центр круглой доски.

Лерр вспомнила огромное географическое пончо Цитруса и подумала, с каким наслаждением она бы бросила сейчас дротик в то место, где располагался мандарин маэстро.

— Насовсем? — Лерр почувствовала, что ее колотит от дрожи, и плотнее закуталась в мокрый плащ.

Фун лишь пожал плечами.

— Я думаю, вам надо переодеться, — сказал он и снял с нее плащ.

Через пятнадцать минут Лерр сидела на мягком диване в халате Ле Щины, с чашкой горячего чая в руках и разглагольствовала о тонкостях южного искусства.

Фун почти не перебивал ее, он, видно, был не любитель поболтать, отметила Лерр про себя.

— Послушай, Лерр, — сказал он, когда она умолкла, чтобы отхлебнуть чай. — Мы с Дуком остались не в самом лучшем положении. У нас через месяц выступление на празднике, а потом гастрольный тур. Сама понимаешь, без солистки это проблематично. Я сейчас принесу гитару, а ты мне напой что-нибудь…

— Я? — Лерр чуть не поперхнулась чаем. — Ни за что!

— Почему? Судя по крику, твой голос захватывает широкий диапазон, Ле Щина о таком мечтала только. А потом, это будет самая лучшая месть, куда лучше, чем кулаками махать… — он выжидающе посмотрел на нее, склонив голову.

Лерр поставила чашку на пол и подумала о том, что этот стервец Фун опять попал в самое яблочко.

— Тащи сюда свою гитару, — сказала она и взбила рукой влажные волосы.

Лерр обмакнула в сахарницу дольку лимона и медленно стала ее жевать. Она уже представила, какое будет лицо у Фуна, когда она запоет оперную партию. Выступать в какой-то группе она считала ниже своего достоинства. Но что только не сделаешь, чтобы насолить сопернице…

* * *

Настроение с самого утра было у кикиморки уксусно-кислым. Ей весь день предстояло заниматься весьма неприятным делом: проводить ревизию в аптеке. Фабиус пошел в 'Старую ель', чтобы принести им завтрак — впереди было много подсчетов и не хотелось тратить время на готовку. Тюса протерла влажной тряпкой прилавок и сняла с верхней полки пузырек с малиновым сиропом.

— До чего же ты у меня привередливая — так в старых девах останешься, — кикиморка укоризненно покачала головой, глядя на Малинесс де Пузырино. — Ну чем тебе не понравился вчерашний жених? У него титул, между прочим, есть — баллон, — она развернулась в сторону огромной банки с горной водой.

Но Малинесс де Пузырино даже не повела бровью, которую ей вчера перед сватовством нарисовала Тюса.

— Баллон — это то же самое, что барон, просто в тех местах, откуда он родом, букву 'Р' не выговаривают, — назидательно сказала пузырьку кикиморка и склонила голову, прислушиваясь к тому, что ей ответит Малинесс.

Но та хранила гордое молчание и смотрела куда-то вбок.

— Вот допрыгаешься у меня! Возьму и выпью тебя с чаем, — погрозила она пузырьку пальцем и поставила на прилавок рядом с собою.

Тут колокольчик на двери звякнул, и в аптеку вошел не кто иной, как… младший брат Тюсы.

— Ты как здесь оказался? — спросила обескураженная кикиморка.

Тот пригладил лохматый чуб и стал стрелять глазами по сторонам.

— Я не один, — он показал ей пальцем в окно.

Тюса посмотрела в окно, и внутри нее все затрепетало. Рядом с аптекой стояли бабушка и мама с папой, целые и невредимые.

— Живые, — кикиморка взмахнула руками, опрокинув пузырек с сиропом на пол. Тот разлетелся на мелкие кусочки, превратившись в вязкую лужицу с осколками стекла. Тюса перепрыгнула через нее и побежала на улицу.

Она повисла на шее у отца, вдыхая знакомый запах его волос.

— Ну, ты выросла! Погоди, сейчас задушишь меня совсем, — ласково проворчал отец.

— Живые! — повторила Тюса во весь голос и стала танцевать, приседая и подпрыгивая.

— Вот-вот, что я вам говорила. Вбила себе в голову, что вы умерли и все тут, — бабушка поправила уголки платка и погрозила кикиморке пальцем. — Не верила мне, а они и вправду на заработках были.

— Значит, жить будем долго, — с улыбкой ответила ей мама и ласково обняла Тюсу.

Та разомлела от счастья, но вдруг с тревогой отпрянула.

— Это что ж, придется снова в кочку возвращаться? — она прижала руки к груди и с мольбой посмотрела на отца.

Отец загадочно улыбнулся и поправил воротник своей рубахи.

— Не придется. Мы переехали в холмик у горного ручья Бубенцы. Это рядом!