Тыквенное семечко

Конечно, где уж мне до лиходела, с тоской подумала Тюса, глядя на одну единственную бумажку в руке. Потом она снова перевела взгляд на переполненные полки лавки и поняла, что не сможет купить ничего. Это странное открытие так ее удивило и одновременно озадачило, что она на ватных ногах побрела к большому кусту можжевельника, там они с Фабиусом договорились встретиться.

Фабиуса около куста не было и Тюса, присев на корточки стала его ждать. Она озиралась вокруг, глядя на счастливых ливнасов и леших. Метрах в пяти от нее была небольшая палатка, в которой продавали праздничные головные уборы. Толстая ливнасиха примеряла разные шапочки своему сыну.

— Нет, эта решительно не подойдет, она полностью закрывает его лицо! — она вернула бархатную шапочку в форме пня, с большой лягушкой. — Покажите вон ту, с синичками!

На груди у толстой тетки висел массивный золотой медальон с каким-то деревом.

'И как такая блямба ей до сих пор не оторвала шею? — Тюса испытывала двойственное чувство — удивление и зависть.

— Не хочу с синичками! — мальчик капризно выставил нижнюю губу, безразлично взирая на появляющиеся перед его носом шляпы, шлемы и береты.

— А ты что стоишь как истукан, — ливнасиха дернула за рукав своего мужа, который смотрел на рабочих, раскатывающих зеленые дорожки на большой поляне. — Возьми его на руки, не видишь, он устал! Дайте вот эту, с большим синим пером! Смотри, — она пихнула мужа в бок, — прямо под цвет его глаз!

Муж рассеянно кивнул и снова обратил свое внимание на поляну.

— Да не тряси ты его, — ливнасиха с раздражением дернула мужа за полу пиджака, — дай нормально примерить!

Она водрузила на голову сына берет, который провалился чуть ли не до подбородка.

— Я ничего не вижу! — раздалось хныканье внутри берета.

— Не плач, мой лапусечка, сейчас мама подколет заколочкой, и ты все будешь видеть!

Семья пошла в сторону палатки со сластями и Тюса не сводила глаз с огромного синего пера, которое свисало, чуть ли не на пол метра, плавно раскачиваясь в такт шагам мальчика.

Ну, вылитая болотная водоросль, с неприязнью подумала Тюса, глядя вслед мальчишки, который ей очень напомнил брата. У нее затекли ноги, но она пристально следила, как ливнасы набрали целый пакет сладостей и полезли вверх на дерево.

Тюса больно укусила себя за губу и отвернулась, пытаясь развлечь себя каким-нибудь зрелищем. Бесполезно, голова сама поворачивалась к этому мальчишке снова и снова. Вот ему снова что-то запихивают в рот, а он отворачивается. Потом почему-то все стало расплывчатое. Неужели я плачу? Тюса ужасно разозлилась на себя, даже стукнула себя кулаком по коленке. Она со страхом подумала, что будет, если Фабиус увидит ее зареванную в первый же рабочий день. Конечно он тут же ее выгонит! При одной только этой мысли кикиморке стало так плохо, что она поняла, ничто не в силах остановить тот поток слез, который подобно вулканической лаве рвется наружу.

Фабиус неторопливо шел по направлению можжевелого куста, объясняя водяной, семенящей рядом, методы лечения подагры. Его взгляд упал на маленькую фигурку, сидящую около куста. Он извинился перед спутницей и поспешил к кикиморке, размазывающей слезы кулачком.

— Что случилось, Тюса? Тебя кто-нибудь обидел?

Он взволнованно наклонился к кикиморке, которая, уткнувшись лицом в колени, плакала. Ее зеленые хвостики, обычно торчащие, как усики жука, печально лежали на вздрагивающих плечах.

Тюса подняла зареванное лицо и что-то сказала Фабиусу, но он ничего не расслышал, ее слова заглушил оркестр, играющий польку-бабочку. Фабиус торопливо взял Тюсу за руку и отвел в сторону.

— Я говорю, — сказала, всхлипывая кикиморка, — что я не могу ничего купить…

Она еще сильнее заплакала.

— Мне жалко тратить деньги…

Тюса разжала кулачок и внимательно посмотрела на бумажку в своей руке.

Фабиус обнял кикиморку и погладил ее по голове.

— Милое мое дитя, — он поправил съехавшие очки, — и я тоже хорош, старый осел, бросил тебя тут одну! Ну-ка, пошли!

Он повел Тюсу в сторону торговых рядов. Тюса, крепко сжала руку Фабиуса, и, отыскав глазами, яркое синее перо на дереве, скорчила мальчишке злобную рожу.

Через пол часа, когда у Тюсы уже рябило в глазах, они пошли в сторону центральной тропы. При каждом шаге у кикиморки в животе тихо булькало, из чего она сделала вывод, что лучше не торопиться. Сколько всего было съедено всяких сладостей и выпито стаканов лимонада, она сбилась со счета, так как ела и пила впрок. Потом они подошли к той самой палатке, с головными уборами и Тюса торжественно надела на голову аптекаря корону из проволоки, обтянутой красным шелком, который был расшит золотыми пайетками. Фабиус посмотрел на себя в зеркало, протянутое продавщицей, и остался очень доволен. Себе кикиморка выбрала ободок со свисающим фонариком из проволоки и золотистого гипюра. Ободок был точно такого же цвета, что ее волосы, поэтому казалось, что фонарик рос прямо из головы.