Тышлер: Непослушный взрослый

А после войны он стал «литературным работником», писал стихи, пьески для детей, тексты для конферанса. Это был очень неверный хлеб «свободного литератора», члена Комитета московских драматургов. Замечу, что в 1980-е годы, когда евреев вновь не брали на «приличную» работу, мне пришлось стать членом Московского профкома литераторов и зарабатывать исключительно литературными публикациями. Это трудное и малоденежное занятие. А в 1950-е годы оно было еще более необычным и едва ли более прибыльным.

К тому же литературного имени Шур себе не снискал. В литературных и читательских кругах его не знали.

В 1950 году тридцатилетняя Флора Сыркина вышла за него замуж. Есть такое выражение — выйти замуж «назло». У меня стойкое ощущение, что тут со стороны Флоры было нечто в этом роде. Высокий Шур до невысокого Тышлера явно недотягивал.

А Флора привыкла к тышлеровским масштабам, к тышлеровской романтической бесконечной любви.

И вот следствие — постоянные ссоры, ощущение семейной неудачи…

К 1958 году, заимев двух дочерей, супруги разъехались по разным квартирам, но не расходились. В это время Флоре позвонили из издательства и заказали работу о Тышлере [205].

Зиновий Шур, знавший о романе жены, категорически запретил ей встречаться с Тышлером. Но Флора и не подумала его слушаться, в духе своей любимой Ахматовой: «Тебе покорной? Ты сошел с ума! / Покорна я одной Господней воле!»

«Господняя воля» толкала Флору к Тышлеру и Тышлера к Флоре. Это было последней каплей, после которой последовал развод.

В 1958 году (не весной ли, не в марте, когда в письмах Тышлера к дочери появились какие-то новые «живые» нотки?) Флора ему позвонила и предложила деловую встречу.Она собирается написать о нем книгу. Есть заказ.

Они встретились. И… и Тышлер понял, что тешил себя иллюзией, думая, что он Флору забыл. «Единственных» не забывают.

Через некоторое время, написав по просьбе Флоры краткую автобиографию, он отметит в ней некие «лакуны»: «Чувствую, что пропустил какие-то важные события в моей жизни. Например, знакомство с Вами…»

Это знакомство было важнейшим фактом его внутренней жизни, а он писал ее — «эпическую» версию. Внутреннюю жизнь помогут понять сохранившиеся письма к Флоре Сыркиной [206].

От постоянно теперь болевшей Насти появление Флоры (которая с ней не встречалась и в дом не приходила) все же не укрылось. Бедная Настя даже попросила приехавшую погостить Беллу (с которой была в многолетней ссоре!) поговорить с отцом о Флоре. Но разговор ни к чему не привел. Тышлер утверждал, что встречи деловые, что он — персонаж Флориной книги…

Новая встреча, как и первая, отмечена графической «вехой» с символическим подтекстом. Существует работа, нарисованная черной масляной пастелью, «Девушка и ангел», помеченная 1958 годом. В тонком «камейном» профиле задумавшейся девушки узнается Флора в образе Дездемоны из эскизов к «Отелло» 1944 года. Только головка девушки повернута влево, а не вправо. За ней — некая вариация библейского мотива «лестницы Иакова» — юный крылатый ангел взбирается вверх по лестнице.

В эскизе словно бы зафиксировано тышлеровское «смятение чувств» — внезапное ощущение «чудесного спасения», затаенная грусть, сожаление о былом и абсолютная невыразимость того, что с ним произошло.

Любовные отношения после десятилетней разлуки возобновились не сразу. Флора, сделав первый шаг, ждала, как будет вести себя Тышлер. А он, вероятно, тоже не сразу решился признаться себе, что теперь им больше не расстаться (хотя интуиция, выразившаяся в рисунке 1958 года, ему об этом говорила). Он по-прежнему не мог оставить Настю. Однако это теперь было почти неважно.

Девушка и ангел. Вариация на тему Флоры-Дездемоны. Бумага, масляная пастель. 1958 г.

Приведу одно сохранившееся тышлеровское письмо 1959 года, написанное перед отъездом в Верею, куда Флоре (из-за Насти) путь был заказан:

«Дорогая Флорочка!

Хочу заполнить свободную минуту Вами. Вчерашняя встреча наша вдохновила меня, приободрила, и я, даже несмотря на ряд неприятностей, уезжаю в хорошем настроении. Человеку, покуда он тянет ноги, это необходимо. Очень хорошо, что и Вы не грустите, в общем мы — романтики, а если это отнять, то останется одна профессия и стаж. Какая ерунда! Ну, так вот, я крепко, крепко Вас целую, мой милый.

Ваш А. Т.».

Характерно это «мой милый», где словно недописано словечко «ангел». Позже, в одной из записок ей в больницу, он так и напишет: «Мой дорогой Ангел!!!» В ранних письмах он это слово опускает, но оно незримо витает в его отношении к Флоре и их встрече.