Тышлер: Непослушный взрослый

Смятение, ревность, пылкая любовь к Флоре, жалость и угрызения совести по отношению к Насте, к Елене Гальпериной, стремление найти какой-то выход из безысходной ситуации — вот трагический фон личной жизни Саши Тышлера второй половины 1940-х годов.

Флора внешне необычайно хороша, и это для Саши Тышлера важно, хотя ее яркая, чувственная красота привлекает мужчин, заставляя его ревновать. Быть может, беспочвенно, как случилось с Отелло?

Тышлер любит красоту как древний эллин. В его поздних высказываниях, записанных Флорой, есть очень не банальные размышления о красоте женщин, в частности, о Сарре Лебедевой, замечательном скульпторе.

Тышлер считает, что Сара[184] была «самой красивой женщиной в Москве». К ней многие тянулись, и не потому, что она была хорошим человеком («хороших людей много, но это не значит, что к ним тянутся другие»). К Саре же тянулись потому, что «она была красива».

Саша Тышлер выделяет не талант, не ум, не доброту Сарры, — а ее красоту! И делает ее центром личности. Настоящий гимн красивым женщинам!

Позже, в 1961 году он нарисует свою красивую Флору с изобретательностью Рембрандта и словно вспоминая работу над «Отелло». В акварели, хранящейся в ПТ, Флора предстает в облике молодого пажа с копной пышных рыжих волос вдоль щек и с плоской черной шляпой, чуть набекрень, напоминающей бархатный берет. Лицо с рефлексами голубоватого и оранжевого, с яркими красными губами буквально светится на фоне черного берета и рыжих волос. Оно столь же прозрачно, что и голубоватый «воздушный» фон. Высокая шея, как у рембрандтовских женщин, убрана драгоценностями, а синие глаза под изломанными бровями задумчиво опущены. От «Отелло» этот молодой, бурлящий задор и сама похожесть на «венецианского» юношу-пажа.

В 1946 году он рисует ее удобно устроившейся на домашнем диване и читающей книгу. В квартире ее родителей, где он теперь частый гость. Где же еще им теперь встречаться? Флора — вольная птица, ушла из ГОСЕТа, учится в аспирантуре. Весь мир открыт перед ней. А он? Женат. С двумя детьми от разных женщин, которых должен (и хочет!) опекать, гораздо старше. Ему уже около пятидесяти, а ей нет и тридцати. Он ревнует, она смеется или сердится. И говорит о любви к нему. И вот-вот упорхнет. Он чувствует…

Критик Александр Каменский, познакомившийся с Тышлером в конце 1940-х годов, был поражен его молодостью — «производил впечатление совершенно молодого человека». При этом «жизнь в нем просто бурлила. Он буквально лучился улыбками, охотно отзывался на любую шутку, заливаясь смехом»[185].

Тут снова мы встречаемся с тышлеровской способностью не то чтобы «скрываться» и «лгать», но не демонстрировать окружающим свои «переживания», быть в общении «легким». Но перед близкими он раскрывался.

Сохранилось два его письма к Флоре, написанных в 1946 году.

Вот первое, датированное 11 января 1946 года. Флора угодила в больницу (что впоследствии частенько с ней случалось), и Тышлер пишет туда. (Письма, судя по всему, передает мать.)

«Милая моя Флоринька!

Крепко, крепко Вас целую в самое Ваше больное место, а вдруг поможет. Я договорился с мамой (речь о матери Флоры — Мириам Вениаминовне Нейман-Сыркиной. — В. Ч.), что я не приду, чтоб Вас не волновать, хотя мне очень хочется на Вас посмотреть. Я ясно вижу Вас через окошко, бледную, в халате, а я стою в снегу и жестикулирую, руками хочу Вам все сказать, чего не сказал словами. Меня особенно терзает то, что я не знал несколько дней, что Вы так серьезно заболели. Я в это время возился со своим фурункулом, который еще до сих пор причиняет мне много неприятных ощущений. Миленькая моя, абсолютно уверен, что Вы будете здоровы, Вы любую болезнь положите на обе лопатки, и все-таки я волнуюсь, уж слишком „Вы неожиданны в своих поступках“!

Вы должны быть здоровы потому, что Вы у меня — единственная. Итак, Флорик, до свидания. Целую и обнимаю Вас крепко, крепко, как только можно.

Ваш А. Т.».

И вот второе письмо в больницу, написанное 14 января, на третий день после первого: