Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд

Ребенку я тут же понравилась; как ты знаешь, мне всегда легко с малышами! – ха! Да, и вынашивала я их легко, и управлялась тоже… Он улыбнулся мне, маленький херувимчик, с лицом каштанового цвета и глазенками, как начищенные медные монетки; и когда его мать, Перо-на-Макушке, обнаружила, что мы друг другу понравились, тут же потеплела ко мне сама. Лицо ее смягчилось, и она робко улыбнулась мне. И мы подружились – ура, у меня появилась первая подруга среди шайеннов! Увы, пока наши способности к общению, увы, ограничены языковым барьером. Перышко старается помочь мне с языком жестов, как только может, и, хотя я и пытаюсь хоть как-то разобраться с шайеннским наречием самостоятельно, думаю, никогда не смогу говорить на нем. Кажется, что в этом языке совсем нет протяжности, он состоит не из слов, а из отрывистых звуков: шипения, хрюканья и икания – порожденных цивилизацией много древнее и примитивнее, чем та, на которой живем мы. Или, теперь уже, только ты…

Я недавно обнаружила, что некоторые туземцы знают какие-то зачатки английского, а кое-кто и вовсе бегло изъясняется на примитивном французском, сходившим за некое арго; они нахватались его от французов-трапперов, охотников за пушным зверем, и торговцев, приехавших сюда несколько лет назад. Разобрать их речь непросто, но все же ни в какое сравнение с индейским наречием это не идет. Слышала бы ты их акцент, сестричка! По счастью, среди нас оказалась француженка, хорошенькая брюнеточка по имени Мари-Бланш де Бретонь: она путешествовала по Америке с родителями, которых убили грабители на улицах нашего прекрасного Чикаго. В самом деле, отныне никто не в безопасности в этом мире. Будучи в шоке от случившегося, застряв в незнакомом городе за тысячи километров от родного дома, она согласилась на участие в программе. Боюсь, подобно многим из нашей маленькой группы, она сто раз пожалела об этом. Но как бы то ни было, то, что индейцы говорят по-французски, если это можно так назвать, мы узнали от нее.

Да, Гортензия… Если бы наша гувернантка, мадам Бувье, услышала это, то перевернулась бы в гробу. Помнишь, как она строго муштровала нас из-за произношения? Как била указкой по костяшкам пальцев, если мы ошибались, и гнусавила: «Этоо непррравильно, мадемуазелль!» Но я отвлеклась, n’est-ce pas? Мне пора бы забыть прошлое, но когда я тебе пишу, оно накрывает меня с головой – точно этот новый мир мне приснился, а ты живешь в реальном и хочешь вернуть меня обратно… Увы, поздно, слишком поздно.