Тысяча душ

- Необходимо так, - подхватил князь. - Тем больше, что это совершенно прекратит всякий повод к разного рода вопросам и догадкам: что и как и для чего вы составляете подобную партию? Ответ очень простой: жених человек молодой, умный, образованный, с состоянием - значит, ровня... а потом и в отношении его, на случай, если б он объявил какие-нибудь претензии, можно прямо будет сказать: "Милостивый государь, вы получили деньги и потому можете молчать".

Полина сидела в задумчивости.

- Итак-с? - продолжал князь, протягивая ей руку.

Она подала ему свою.

- Что ж сказать этому господину, а? - спросил он с какой-то нежностью.

- Ах, господину... господину... - повторила Полина, - скажи, что хочешь, - мне все равно!

- Значит: да - так?

- Ну, хоть да!

Князь сейчас же встал.

- Adieu, - проговорил он.

- Куда ж ты? Останься!

- Нет, нельзя, пора. Adieu.

- Adieu, - повторила Полина, и когда князь стал целовать у нее руку, она не выдержала, обняла его и легла к нему головой на плечо. По щекам ее текли в три ручья слезы.

- Страшно мне, друг мой, страшно! - произнесла она.

- А старый уговор помните: если замуж, так без слез? - говорил князь, грозя пальцем и легохонько отодвигая ее от себя, а потом, заключив скороговоркой: - Adieu, - убежал.

Часто потом и очень часто спрашивала себя Полина, каким образом она могла так необдуманно и так скоро дать свое слово. Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность к князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба, что она, особенно в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом деле ей нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой, бледный и белокурый; но в этом только и заключались, по крайней мере на первых порах, все причины, заставившие ее сделать столь важный шаг в жизни. "Судьба и судьба!" - отвечала она обыкновенно себе, - та судьба, в борьбу с которой верил древний человек и небессознательно завязывал на этом мотиве свои драмы.

В Петербурге князь завернул сначала к своему англичанину, которого застал по обыкновению сильно выпившим, но с полным сохранением всех умственных способностей.

- Ну что, сэр? - начал он. - Дело обделывается: чрез месяц мы будем иметь с вами пятьдесят тысяч чистогану... Понимаете?

- Да, понимаю. Это хорошо, - отвечал англичанин.

- Хорошо-то хорошо, - произнес князь в раздумье, - но дело в том, продолжал он, чмокнув, - что тут я рискнул таким источником, из которого мог бы черпать всю жизнь: а тут мирись на пятидесяти тысчонках! Как быть! Не могу; такой уж характер: что заберется в голову, клином не вышибешь.

- Когда б вы были Лондон, вы б много дел имели: у вас много ум есть.

- Есть немножко. Однако вы, батюшка, извольте-ка ложиться спать да хорошенько проспаться; завтра надобно начинать хлопотать о привилегии.

- Да, я буду много спать, - отозвался Пемброк.

- Спать, спать! - подтвердил князь.

Распорядившись таким образом с англичанином, он возвратился домой, где сверх ожидания застал Калиновича, который был мрачен и бледен.

- Ну, что, Яков Васильич, - говорил князь, входя, - ваше дело в таком положении, что и ожидать было невозможно. Полина почти согласна.

При этих словах Калинович еще более побледнел, так что князю это бросилось в глаза.

- Что, однако, с вами? Вы ужасно нехороши... Не хуже ли вам?

- Нет, ничего, - отвечал Калинович, - женщина, о которой мы с вами говорили... я не знаю... я не могу ее оставить! - проговорил он рыдающим голосом и, схватив себя за голову, бросился на диван.

Тут уж князь побледнел.

- Полноте, мой милый! Что это? Как это можно? Любите, что ли, вы ее очень? Это, что ли?

- Не знаю; я в одно время и люблю ее и ненавижу, и больше ничего не знаю, - отвечал Калинович, как полоумный.

- Ни то, ни другое, - возразил князь, - ненавидеть вам ее не за что, да и беспокоиться особенно тоже нечего. В наше время женщины, слава богу, не умирают от любви.

- Нет, умирают! - воскликнул Калинович. - Вы не можете этого понимать. Ваши княжны действительно не умрут, но в других сословиях, слава богу, сохранилось еще это. Она уж раз хотела лишить себя жизни, потому только, что я не писал к ней.

Князь слушал Калиновича, скрестив руки.

- Потому только, скажите, пожалуйста! Это уж очень чувствительно, проговорил он.

Калинович вышел из себя.

- Прошу вас, князь, не говорить таким образом. Цинизм ваш вообще дурного тона, а тут он совершенно некстати. Говоря это, вы сами не чувствуете, как становитесь низко, очень низко, - сказал он раздраженным голосом.

Князь пожал плечами.