Тысяча душ

Покуда происходили все предыдущие события, в губернии подготовлялось решение довольно серьезного вопроса, состоявшего в том, что на днях должны были произойти торги на устройство сорокаверстной гати, на которую по первой смете было ассигновано двести тысяч рублей серебром. В прежние времена не было бы никакого сомнения, что дело это останется за купцом Михайлом Трофимовым Папушкиным, который до того был дружен с домом начальника губернии, что в некоторые дни губернаторша, не кончивши еще своего туалета, никого из дам не принимала, а Мишка Папушкин сидел у ней в это время в будуаре, потому что привез ей в подарок серебряный сервиз, – тот самый Мишка Трофимов, который еще лет десять назад был ничтожный дровяной торговец и которого мы видели в потертой чуйке, ехавшего в Москву с Калиновичем. Но зато, посмотрите, какая теперь стала из него пышная фигура! Посмотрите, каков только он едет по тамошней главной улице! Низко оселись под ним, на лежачих рессорах, покрытые лаком пролетки; блестит на солнце серебряная сбруя; блестят оплывшие бока жирнейшего в мире жеребца; блестят кафтан, кушак и шапка на кучере; блестит, наконец, он сам, Михайло Трофимов, своим тончайшего сукна сюртуком, сам, растолстевший пудов до пятнадцати весу и только, как тюлень, лениво поворачивающий свою морду во все стороны и слегка кивающий головой, когда ему, почти в пояс, кланялись шедшие по улице мастеровые и приказные. Вообще, говорят, из него вышел мужик скотоватый и по-прежнему только боявшийся чертей и разбойников на дороге, но больше никого. Навстречу ему ехал губернский архитектор и, поравнявшись, сделал ручкой. Подрядчик улыбнулся ему на это.

– Постойте-ка, Михайло Трофимыч, погодите! – крикнул архитектор.

– Годим, коли надо! – отозвался подрядчик. – Постой ты, дура! – прибавил он кучеру.

Тот остановился.

Архитектор соскочил с пролеток и подбежал петушком.

– Я все старое, – начал он, – берете за собой Манохинскую гать али нет?

Подрядчик нахмурился.

– Эх ты, братец ты мой! Словно вострым колом ударил ты меня этим словом! – отозвался он и потом продолжал в раздумье: – Манохинская ваша гать, выходит, дело плевое, так надо сказать.

– Да что плевое-то? Что? Капризный ты человек!.. Кажется, сметой уж не обижены, – говорил архитектор, глядя с умилением в глаза Михайлу Трофимову.

– Не о смете, любезный, тут разговор: я вон ее не видал, да и глядеть не стану… Тьфу мне на нее! – Вот она мне что значит. Не сегодня тоже занимаемся этими делами; коли я обсчитан, так и ваш брат обсчитан. Это что говорить! Не о том теперь речь; а что сами мы, подрядчики, глупы стали, – вон оно что!

– Да что глупы-то? Николашки Травина, что ли, боишься?

– Рылом еще Николашка Травин не вышел, чтоб стал я его бояться, и не токмо его, ни Григорья вашего Петрова, ни Полосухина, ни Семена Гребенки, – никого я их не боюсь, тем, что знаю, что люди в порядке.

– Люди в порядке… – подтвердил архитектор.

– В порядке, – повторил подрядчик, – и хоть бы нам теперича портить дела друг дружке не приходится. Коли он мне теперича эту оказию в настоящем виде сдаст, так я ему в двадцати местах дам хлеба нажить, а дело то, что баря в наше званье полезли. Князь тут нюхтит, коли слышал?

– Как не слышать!.. Просьбу уж подал; только так мы полагаем, что не за делом, брат, гонится – будь спокоен, а так, сорвать только ладит… свистун ведь человек!

– То-то вы умны, видно, да еще не больно! – возразил с досадою подрядчик. – И я, помекая по-вашему на то, ездил к нему и баял с ним.

– Ну, что ж?

– Ну, что? А то, что прямо было обозначил ему: «Полно, говорю, ваше сиятельство, барин ты умный, не порти, говорю, дела, возьми наперед отступного спокойным делом, да и баста! Я, говорю, тебе тысчонок пять уваженья сделаю». Так поди! Разве сговоришь?.. «Мне-ста, говорит, Михайло Трофимыч, я теперь в таких положениях, что не токмо пятью, а пятнадцатью тысячьми дыр моих не заткнуть, и я, говорит, в этом деле до последней полушки сносить буду, и начальник губернии, говорит, теперь тоже мой сродственник, он тоже того желает…»

– Про начальника губернии он врет начисто, одни только отводы делает: не такой тот человек! – заступился архитектор.

– Понимаем это; что ты учишь, словно малого ребенка! – возразил подрядчик с запальчивостью. – Не сегодня тоже крестили, слава богу! Ездил я тоже и к начальнику губернии.

– А когда ездил, так и хорошо! – подхватил было архитектор.

– Спасибо за это хорошее; отведал я его! – продолжал Михайло Трофимыч. – Таких репримандов насказал, что я ничего бы с него не взял и слушать-то его! Обидчик человек – больше ничего! Так я его и понимаю. Стал было тоже говорить с ним, словно с путным: «Так и так, говорю, ваше высокородие, собственно этими казенными подрядами я занимаюсь столько лет, и хотя бы начальство никогда никаких неудовольствий от меня не имело… когда и какие были?»

– Какие уж от тебя неудовольствия! – подтвердил архитектор.