Тысяча и две ночи. Наши на Востоке

Девушки еще немного почирикали и ушли с бутылочками и фирменными твоими флаконами «в подарок». Сразу видно, в Египте первый раз, иначе бы раскусили твой «секрет», он здесь в каждой лавке продается в три раза дешевле под названием «Секрет пустыни», который якобы передается из поколения в поколение, повышая потенцию и рождаемость в местных гаремах. Дурехи же решили, что их парни будут ходить за ними, как привязанные верблюды. Когда ты мне в первый раз на ломаном русском рассказывал эту байку, я тоже так подумала. Пока не узнала тебя и твоих верблюдов в силе…

Ты закрывал лавку в самый зной, заваривал красный чай, и мы занимались сексом в позе лотоса на плоских подушках в углу лавки. Текла я, растекалось мое сознание. Жар. Жара. Теперь все изменилось. Я ношу белый платок, и ты больше не запираешь днем лавку. То, что позволено полуголым туристкам, не позволено жене…

Ты увез меня к родным, в красную пустыню. Стоял период гона верблюдов. Огромные, сильные, косматые, чуя самок, горбатые звери рвали веревки и цепи, сбегали в пески, подальше от людских глаз. Поднимали клубы красной пыли, издали могло показаться, что это исполины — всадники Апокалипсиса в огненной дымке. Отбивали самок и могли крыть их, не переставая, часами, днями, забывая про голод, жажду и сон. Верблюды не любят сторонних наблюдателей, если побеспокоить их в такое время — сшибут мозолистыми ногами, затопчут насмерть.

Мухаммед говорит, что верблюд, как араб, не выносит такого позора — чтобы чужой наблюдал за ним и его самкой. Если же верблюд не успеет забить любопытного, то от обиды начинает реветь и биться о землю до тех пор, пока не свалится замертво. Но верить сладкоголосому Мухаммеду, способному уболтать даже скаредных немцев, стоит только в крайнем случае. По-моему, не врет он, лишь когда говорит, что любит меня. Именно поэтому позволяет мне работать в СПА-салоне при одном из самых крупных отелей на побережье.

«СПА-салон» — это, конечно, громко сказано, три небольшие комнатки: сауна, джакузи и несколько массажных столов. В Африке все мельчает, плавится от жары. Я здесь администратор, а практически все клиенты, разумеется, из СНГ — ни один немец, которых здесь тоже достаточно, не согласится выдать тридцать, а то и сто баксов за полную антисанитарию и сомнительный массаж. Наши же, жадные до «роскоши», повидавшие в жизни и не такую грязь, соглашаются. Большинство клиенток такие же перезревшие на солнце Тани и Кати, что были сейчас в нашей лавке, — Аббас старается, зазывает женщин не хуже моего Мухаммеда.

Хотя львиная доля дохода нашему «менеджеру по рекламе», а по-простому зазывале Аббасу достается от наших баб, русских он не уважает, но при мне помалкивает. Предпочитает американок и немок. Европейки к нему относятся еще хуже, чем он к нашим. Обещают и кидают, но Аббас не унывает, ежедневно рассказывая мне новые истории. Но настоящих романов, со слезами и обещаниями на пороге расставания у него было всего два:

— Джессика говорила, что любит, в Америку позовет. Каждый день слова и бесплатный массаж. Обманула. Сюда приезжает: «Аббас, люблю». И снова бесплатный массаж. Уезжает — забывает. Анна тоже обещать Германию. Приезжай, говорит, к нам. А что там? Я там чужой. Обещала подумать, приехать сюда. Приезжает, плачет — «люблю» и бесплатный массаж. Потом говорит, у меня жених, белый. А ты черный…

Показывает мне фотографии полной крашеной блондинки-американки, похожей на Челси Клинтон, и сухопарой зубастой немки.

— Русские девушки лучше. — В моих словах ни грамма доморощенного патриотизма, сплошная объективность и досада. — Взять хотя бы ту, что ты окучивал вчера…

— Э-э-э, — отмахивается Аббас.

Да уж, только наши душевные и самоотверженные дуры способны вот так, за любовь и «бесплатный массаж», выйти замуж за почти черного араба и синее море, а потом париться в душных домах, не смея носа высунуть со двора. Да и что там делать, на улице, когда в тени 45 градусов.

Хотя вот хозяин соседнего отеля, бывший приятель Аббаса, оба начинали массажистами, сумел завлечь старую немку.

— Ей шестьдесят, ему двадцать семь. И он уже хозяин отеля, она ему купила. Начинали вместе, а теперь где он, в костюме, и где я. Здоровается — только кивает.

— Ничего, что она старая? — ехидничаю я, меня порядком раздражает меркантильность местных мачо.

— Она немка. Она ему купила отель. — Аббас рассказывает эту историю в сотый раз, как сказку. Сказку, в которую хочет верить, может, и ему повезет. — Я бы купил хотя бы салон, был хозяином, что, плохо? Не ходил бы по пляжу, уговаривая девушек на массаж…

В такие минуты я испытываю сильную любовь к моему Мухаммеду. Влюбился, не погнался за еще более эфемерными, чем пустынные миражи, лавками и отелями. И я влюбилась, дура дурой, продала квартиру в Челябинске, переехала сюда…