Тысяча и один день

Они не знают, как со мной быть, и это наполняет меня радостью. Дядя Лева был не совсем прав насчет медлительности прогресса: где-где, а в биологии и медицине знания накапливаются ускоренным порядком. В их специфических приложениях, разрабатываемых специально для служб безопасности, тем паче. Нет, им совершенно не обязательно меня мучить. При желании из меня могли бы без всякого труда и пыток вытащить всю подноготную, не заставив меня даже раскрыть рта, могли бы выпотрошить мой мозг, смять мою волю, как пластилин, изменить целеполагание и сделать меня своим послушным – и добровольным! – орудием. Не боль, кровь и крик, не вырванные ногти и электроток, а тонкая, изящная, чистая, приятная всякой женщине работа.

А я по их благим намерениям – хрясть кувалдой! Цианид? Это же так грубо и так необратимо! Фи!

– Чего ты хочешь, Тим? – наконец произносит Иоланта. – Тебя хотели пригласить сюда вовсе не для того, чтобы устранить, – это можно было сделать и раньше без всяких хлопот. И поверь, ты нам нужен даже не ради того, чтобы изучить столь редкий феномен, хотя, признаюсь, впоследствии это было бы крайне интересно. Даю слово: тебе действительно хотели предложить новую работу, точнее, временную миссию… не скрою, вероятно, сопряженную со значительным риском. Зато и вознаграждение в случае успеха превзошло бы все твои ожидания…

– В полосатеньких? – Я глумливо усмехаюсь.

– В настоящих, если дело только в этом. Значительная сумма единовременно плюс гарантия безбедного существования вплоть до естественной смерти, минимум посягательств на личную свободу и только неразрушающие методы изучения.

– Звучит обнадеживающе…

Так. Ампула подействовала. К счастью, не химически. Произвела впечатление.

Без сомнения, сейчас они лихорадочно перебирают в уме варианты: как манипулировать мною, не позволив отправиться в лучший мир. Как отобрать у меня ампулу? Парализовать? Это можно, но паралич все же не наступает мгновенно, я могу успеть разгрызть стекло…

А я это сделаю?

Придется. Надо.

– Это, – следует кивок в сторону холеной дамы, – Евгения Зинаидовна Фаустова, подполковник Департамента федеральной безопасности. Меня, как ты знаешь, зовут Иоланта. Иоланта Настасьевна Сивоконь, полковник Министерства безопасности Конфедерации. Ты – Тимофей Гаев, телепортирующий эксмен, лакомый кусочек для подполья и сам активный подпольщик. Теперь мы знакомы.

Стало быть, всю операцию со мною с самого начала курировало центральное эм-бэ. Хотя чему удивляться? Примчались на запах. Для Иоланты тот скромный коттедж, конечно, не постоянное жилище – нет ни бассейна, ни зимнего сада…

– Давно я прокололся? – пытаюсь я сменить тему.

– Это не имеет значения.

– А что имеет значение?

– Только то, что мы тебе уполномочены предложить. Крупное вознаграждение за опасную работу.

– Хорошо, – вздыхаю я. – Рассказывайте.

Труднее всего не показать им, что в общих чертах я уже Знаком с проблемой. Актер из меня неважный – таланта хватало разве что на ужимки и прыжки перед ревущим амфитеатром в шоу Мамы Клавы. Но я стараюсь.

Рассказ обстоятельный, у меня складывается впечатление, что от меня не скрывают ничего. Пожалуй, это и правильно: либо я выйду отсюда послушным сотрудником, либо не выйду вообще.

– Насколько я понял, барьер… того… не материален? – прерываю я.

Хороший вопрос для туповатого эксмена, маскирующего убожество рассудка показным глубокомыслием.

– Разумеется, он чисто условен, – морщится Евгения. – Это граница, за которую нас не пускают. Вблизи нее, но строго за ней нам удалось зафиксировать материальные тела, предположительно корабли чужой цивилизации…

Корабли! Все-таки корабли.

Уже легче. Значит, нам противостоят не законы природы, а всего лишь чужой разум…

«Всего лишь»!

Стоп, стоп! Я рассуждаю так, словно мы уже договорились. Нет уж, извините, я пока не подписался. Еще не время для таких мыслей.

– Вот один из них.

Весь центр довольно скверной фотографии занимает удлиненный ярчайший сгусток. Веретено. На первый взгляд больше ничего на фото нет, даже звезд. Надо как следует. всмотреться, чтобы обнаружить крохотное пятнышко возле торца сгустка, видимо, сгустком же и освещенное. Вот он, чужак. А небольшой…

– По предварительным оценкам, поперечник корабля составляет от десяти до тридцати метров, точнее сказать трудно. Фото сделано в момент атаки, уничтожившей один из наших беспилотных аппаратов. Можно предположить, что чужие пользуются оружием, позволяющим выбрасывать с большой скоростью антипротонные плазмоиды, удерживаемые от рассеяния магнитным коконом. Скорость выброса большая, но далеко не субсветовая. Самое главное: одному из наших пилотируемых кораблей удалось уклониться от удара. Чужие не всесильны, Тим, с ними можно воевать…

– А что случилось дальше с нашим кораблем? – перебиваю я, осторожно катая во рту капсулу со смертью. – Он не успел увернуться от второго плазмоида?

– Да. Но он мог бы атаковать, будь он вооружен. Это был лишь разведывательный полет…