Тысяча и один призрак

— Ах, вот же господин Альберт, я его знаю, он вам подтвердит, что я дочь тетки Ледье, прачки!

В эту минуту бедная женщина, бледная и дрожащая, схватила меня за руку и вцепилась в меня, как хватается утопающий за обломок доски, чтобы спастись.

— Пусть ты дочь тетки Ледье, это твое дело, но у тебя нет пропуска, и ты должна пойти за нами в караульню!

Женщина стиснула мою руку. Я почувствовал в этом пожатии ее ужас и мольбу. Я понял. Она назвала меня первым именем, пришедшим ей в голову, я назвал ее именем, какое сам придумал.

— Как, это вы, моя бедная Соланж! — обратился я к ней. — Что с вами случилось?

— Ну, вот видите, господа! — воскликнула она.

— Мне кажется, ты могла бы сказать: граждане.

— Послушайте, господин сержант, не моя вина, что я так говорю, — нашлась молодая девушка, — моя мать работала у важных господ и приучила меня быть вежливой, и я усвоила эту, признаюсь, дурную привычку, аристократическую привычку. Что делать, господин сержант, я не могу от нее отвыкнуть.

В этом ответе звучала скрытая ирония, которую понял только я и задавал себе вопрос, кто могла быть эта женщина. Невозможно было разрешить эту загадку. Одно было несомненно: она не была дочерью прачки.

— Что со мной случилось, гражданин Альберт! — воскликнула она. — Вы представляете, что случилось! Подумайте, я пошла отнести белье, хозяйки не оказалось дома, я ждала ее, чтобы получить деньги. Черт побери! По теперешним временам каждому нужны деньги. Наступила ночь, а я, рассчитывая вернуться засветло, не взяла пропуска и попала к этим господам, извините, я хотела сказать, гражданам, они спросили у меня пропуск, я ответила, что у меня его нет, они хотели отвести меня в караульню. Я начала кричать, и тогда как раз подошли вы, мой знакомый, теперь я успокоилась. Я сказала себе: так как господин Альберт знает, что меня зовут Соланж, он знает, что я дочь тетки Ледье, он поручится за меня, не правда ли, господин Альберт?

— Конечно, я ручаюсь за вас.

— Хорошо, — сказал начальник патруля. — А кто за тебя поручится, господин франт?

— Дантон. С тебя этого довольно? Как ты думаешь, он настоящий патриот?

— А, если Дантон за тебя ручается, то против этого возразить нечего.

— Вот. Сегодня день заседания в клубе кордельеров, идем туда.

— Идем туда, — согласился сержант. — Граждане санкюлоты, вперед, марш!

Клуб кордельеров находился в старом монастыре кордельеров на улице Обсерванс. Через минуту мы дошли туда. Подойдя к двери, я выхватил лист бумаги из своего портфеля, написал карандашом несколько слов, передал сержанту и попросил его отнести Дантону, мы же остались под охраной капрала и патруля. Сержант вошел в клуб и вернулся с Дантоном.

— Что это, — сказал он, — тебя арестовали, тебя? Тебя, моего друга и друга Камиля! Тебя — лучшего из существующих республиканцев! Позвольте, гражданин сержант, — прибавил он, обращаясь к начальнику санкюлотов, — я ручаюсь за него. Этого довольно?

— Ты ручаешься за него. А кто поручится за нее? — возразил упрямый сержант.

— За нее? О ком ты говоришь?

— Об этой женщине, черт побери!

— За него, за нее, за всех, кто с ним, ты доволен?

— Да, я доволен, — сказал сержант, — особенно доволен тем, что повидал тебя.

— А, черт возьми! Это удовольствие я могу доставить тебе даром. Смотри на меня, сколько хочешь, пока я с тобой.

— Благодарю. Отстаивай, как ты это делал до сих пор, интересы народа и будь уверен: народ будет тебе признателен.

— О да, конечно! Я на это рассчитываю! — сказал Дантон.

— Можешь ты пожать мне руку? — продолжал сержант.

— Отчего же нет!

И Дантон подал ему руку.

— Да здравствует Дантон! — закричал сержант.

— Да здравствует Дантон! — вторил патруль.

И патруль ушел под командой своего начальника. В десяти шагах тот обернулся и, размахивая своей красной шапкой, крикнул еще раз: «Да здравствует Дантон!» И его люди повторили за ним этот приветственный клич. Я собирался поблагодарить Дантона, когда его несколько раз окликнули по имени из помещения клуба.

— Дантон! Дантон! — кричали несколько человек. — На трибуну!

— Извини, мой милый, — сказал он мне, — ты слышишь, жму руку и ухожу. Я подал сержанту правую руку, тебе подаю левую. Кто знает? У благородного патриота может быть чесотка. — И, повернувшись, сказал: — Иду! — Он произнес это тем мощным голосом, который поднимал и успокаивал неуправляемую толпу на улице. — Иду, подождите!

Он ушел в помещение клуба. Я остался у дверей наедине со спасенной незнакомкой.

— Теперь, сударыня, — сказал я, — куда вас проводить? Я к вашим услугам.

— Ну, к тетке Ледье, — ответила она со смехом. — Вы ведь знаете, она моя мать.

— Но где она живет, тетка Ледье?

— Улица Феру, номер двадцать четыре.

— Пойдемте к тетке Ледье на улицу Феру, номер двадцать четыре.