Когда же настала сто третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Дау-аль-Макан, увидав, как проклятый ударил его брата Шарр-Кана копьём, решил, что от умер, и послал к нему витязей, и быстрее всех был возле Шарр-Кана везирь Дандан, эмир турок Бахрам и эмир дейлемитов. Они настигли его, когда он наклонился, покидая с коня, и поддержали его и возвратились с ним к его брату Дау-аль-Макану, а потом они поручили его слугам и вернулись разить и рубить.
И сильнее стал бой, и поломались концы копий, и превратились речи и разговоры, видна была только льющаяся кровь и сброшенные с плеч головы, и меч непрестанно работал на головах. И распря все усиливалась, пока не прошла большая часть ночи, и оба отряда устали сражаться, и раздался клич: "Расходись!" И всякий отряд вернулся к себе в палатки, и все неверные отправились к воему царю Афридуну и поцеловали перед ним землю, и священники и монахи поздравили его с победою над ШаррКаном. А потом царь Афридун вступил в аль-Кустантытию и сел на престол своего царства, и царь Хардуб пришёл к нему и сказал: "Да укрепят мессия твою руку и да не перестанет помогать тебе, и да возьмёт он праведной матери Зат-ад-Давахи, которая молится за тебя. За что мусульмане уже не устоят после Шарр-Кана". - "Завтра, - сказал Афридун, - будет конец, когда я выйду на бой и вызову Дау-аль-Макана и убью его. Их войска повёрнут тогда спину и обратятся в бегство".
Вот что было с неверными. Что же до войск ислама, то когда Дау-аль-Макан вернулся в палатки, то ему не было не до кого дела, кроме своего брата. И, войдя к нему, он нашёл его в наихудшем положении и в ужаснейшей беде, и позвал везиря Дандана, Рустума и Бахрама, чтобы посоветоваться. И они пришли к нему и выразили мнение, что следует призвать врачей, чтобы лечить Шарр-Кана, и сказали: "Время не подарит такого, как он!"
И они просидели у него всю ночь без сна, а к конце ночи к ним пришёл плачущий подвижник, и, увидя его, Дау-аль-Макан поднялся к нему навстречу, а подвижник погладил рукою рану его брата и прочитал кое-что из Корана, заклиная рапу знамениями всемилостивого. И он неотступно был подло него до утра, бодрствуя, и тогда Шарр-Кан очнулся, открыл глаза, повернул язык во рту и заговорил.
И султан Дау-аль-Макан обрадовался и воскликнул: "Ему досталось благословение через подвижника!" А Шарр-Кан произнёс: "Слава Аллаху за выздоровление! Я сейчас во здравии, а этот проклятый сделал со мной хитрость, и если бы я не склонился быстрее молнии, копьё наверное пронзило бы мне грудь. Слава же Аллаху, который спас меня. А каково положение мусульман?" - "Они плачут по тебе", - отвечал Дау-аль-Макан. "Я в добром Здоровье, - сказал Шарр-Кан, - но где же подвижник?" А подвижник сидел у его изголовья и сказал: "У тебя в головах". И Шарр-Кан обернулся к нему и поцеловал ему руки. И подвижник сказал ему: "О дитя моё, соблюдай прекрасную стойкость, и Аллах увеличит воздаяние тебе, ибо воздаётся по мере трудности". И ШаррКан сказал: "Помолись за меня". И подвижник стал за него молиться.
А когда наступило утро и появилась заря и заблистала, мусульмане вышли на поде битвы, а неверные приготовились рубить и разить. И войска ислама выступили, ища боя и сражения, обнажив оружие. И царь Дау-аль-Макан с Афридуном хотели кинуться друг на друга, по когда Дау-аль-Макан выехал на поле, с ним выехали везирь Дандан и царедворец с Бахрамом и сказали ему: "Мы - выкуп за тебя!" И он воскликнул: "Клянусь священным храмом и Земземом и Местом Ибрахима, я не откажусь выйти к этим мужланам!" И, оказавшись на поле, он заиграл мечом и копьём так, что ошеломил витязей и изумил оба войска. Он понёсся на правое крыло и убил там двух патрициев. И на левом крыле он тоже убил двух патрициев, и, встав посреди поля, крикнул: "Где Афридун? Я заставлю его вкусить унизительную пытку!" И проклятый хотел повернуть назад, подавленный. Царь Хардуб увидал его в таком состоянии и стал заклинать его не выезжать и сказал: "О царь, вчера был твой бой, а сегодня мой бой, - я не посмотрю на его доблесть". И он выехал с острым мечом в руке, и под ним был конь, подобный Абджару, что принадлежал Антару, и это был конь вороной, горячий, как сказал поэт: