Тысяча и одна ночь. Книга 9

Когда же настала восемьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру ответ на письмо и говорила в нем: "Это письмо - моему господину и владыке моего рабства, и моему повелителю, тайн моих и признаний властителю. - А затем: - Взволновало меня бденье, и усилилось размышленье; вдали от тебя для стойкости места нет, о ты, чья краса затмит солнца и луны свет! Тоска меня истомила, и страсть меня погубила, да и как мне не быть такою, когда я в числе погибающих. О краса здешнего мира и украшение жизни, могут ли тому, чьи прервались дыхания, быть приятны возлияния? Ведь не с живыми он "не с мёртвыми". И затем она произнесла такие стихи:

"Письмо твоё, о Масрур, желанья усилило.
Аллахом клянусь, забыть, утешиться не могу.
Лишь почерк твой увидала, - члены в тоске мои,
И влагой обильных слез я жажду лишь утолю.
Будь птицей я, я б взлетела тотчас во тьме ночной,
Ни манна, ни перепел теперь не приятны мне.
Запретна мне жизнь теперь, когда удалились вы,
И пламя разлуки я не в силах переносить".

И затем она посыпала письмо тёртым мускусом и амброй и запечатала его, и отослала с одним из купцов, и сказала ему: "Не отдавай его никому, кроме моей сестры Насим". И когда письмо дошло до её сестры Насим, она доставила его Масруру, и Масрур поцеловал письмо и приложил его к глазам и так заплакал, что его покрыло беспамятство.

Вот что было с ними. Что же касается до мужа Зейналь-Мавасиф, то, когда он догадался об их переписке, он стал ездить со своей женой и её невольницей с места на место, и Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Слава Аллаху! Куда ты с нами едешь и удаляешь нас от родины?" - "Я не остановлюсь, пока не проеду с вами год пути, чтобы не достигали вас послания от Масрура, - ответил её муж. - Я посмотрю, как вы будете брать мои деньги и отдавать их Масруру, и все, что у меня пропало, я возьму от вас, и я посмотрю, поможет ли вам Масрур и сможет ли он освободить вас из моих рук!"

И потом он пошёл к кузнецу и сделал для женщин три железные цепи. Он принёс цепи к ним и снял с них их шёлковые одежды и одел их в одежды из волоса и стал окуривать их серой, а потом он привёл к женщинам кузнеца и сказал ему: "Наложи цепи на ноги этих невольниц". И первою он подвёл Зейн-аль-Мавасиф, и когда кузнец увидел её, его рассудительность исчезла, и он укусил себе пальцы, и ум улетел у него из головы, и усилилась его страсть. "Каков грех этих невольниц?" - спросил он еврея. И тот сказал: "Это мои рабыни, они украли у меня деньги и убежали от меня". - "Да обманет Аллах твоё предположение! - воскликнул кузнец. - Клянусь Аллахом, если бы эта девушка была у кадия кадиев и совершала бы каждый день тысячу проступков, он бы не взыскивал с неё! Да к тому же на ней не видно признаков воровства, и ты не можешь надеть ей на ноги железо".

И он стал просить еврея не надевать на неё цепей и принялся его упрашивать, чтобы он её не заковывал, и когда Зейн-аль-Мавасиф увидела кузнеца, который просил за неё еврея, она сказала: "Прошу тебя, ради Аллаха, не выводи меня к этому чужому мужчине". - "А как же ты выходила к Масруру?" - спросил её еврей. И она не дала ему ответа. И еврей принял ходатайство кузнеца и наложил ей на ноги маленькую цепь, а невольниц заковал в тяжёлые цепи. А тело Зейн-аль-Мавасиф было мягкое и не выносило жёсткого, и она со своими невольницами была все время одета во власяницу, ночью и днём, так что у них похудело тело и изменился цвет лица.

Что же касается кузнеца, то в его сердце запала великая любовь к Зейн-аль-Мавасиф, и он отправился в своё жилище в величайшей горести и начал говорить такие стихи:

"Отсохни твоя рука, кузнец! Заковала ведь
И жилы она и ноги цепью тяжёлою.
Сковал ты цепями ноги нежной владычицы,
Что в людях сотворена, как чудо чудесное.
Коль был бы ты справедлив, браслетов бы не было
Железных на ней - ведь прежде были из золота.
Когда б увидал её красу кадий кадиев,
Он сжалился бы и место дал бы на кресле ей".