Тысяча и одна ночь. Том X

Когда же настала шестьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Гариб спросил про Фахр-Тадж, Рустум рассказал ему её историю и сообщил, что отец утопил её в реке. И когда Гариб услышал его слова, мир почернел у него в глазах, и его свойства стали дурными, и он воскликнул: «Клянусь другом Аллаха, я отправлюсь к этому псу и погублю его и разрушу его землю!»

И затем он послал письма аль-Джамракану, правителю Мейяфарикина и правителю Мосула, а потом обратился к Рустуму и спросил его: «Сколько с тобой войска?» – «Со мной сто тысяч витязей персов», – ответил Рустум. И Гариб сказал ему: «Возьми с собой десять тысяч и пойди к твоему народу и займи его войной, а я пойду за тобою следом». И Рустум сел на коня во главе десяти тысяч всадников из своего войска и отправился к своему народу, говоря про себя: «Я сделаю дело, которое обелит мне лицо перед царём Гарибом». И Рустум ехал семь дней и приблизился к лагерю персов, так что между ним и персами осталось полдня пути. И тогда он разделил своих воинов на четыре отряда и сказал им: «Окружите их войско и нападите на него с мечом». И воины ответили: «Слушаем и повинуемся!» И они ехали от вечера до полуночи, пока не окружили войско персов, а те ничего не опасались после исчезновения от них Рустума. И мусульмане ринулись на них и закричали: «Аллах велик!» И персы очнулись ото сна, и заходил среди них меч, и поскользнулись их ноги, и разгневался на них царь всеведущий. И Рустум работал среди них, как огонь работает в сухом дереве, и не окончилась ещё ночь, как все войско персов превратилось в убитых, бегущих и раненых. И мусульмане захватили тяжести, и палатки, и казну с деньгами, и коней, и верблюдов. И они расположились в палатках персов и отдыхали, пока не прибыл царь Гариб. Когда царь увидел, что сделал Рустум и какую он придумал хитрость, чтобы перебить персов и разбить их войско, он наградил его и сказал: «О Рустум, это ты разбил персов, и вся добыча – твоя». И Рустум поцеловал царю руку и поблагодарил его, и они отдыхали весь этот день, а потом двинулись, направляясь в царство персов. А беглецы прибыли и вошли к царю Сабуру и пожаловались ему на горе и несчастье и дела ужасные, и Сабур спросил их: «Что вас постигло и кто поразил вас злом?» И они рассказали ему о том, что случилось и как враг налетел на них во мраке ночи, и Сабур спросил: «Кто же налетел на вас?» – «Налетел на нас не кто иной, как предатель твоего войска, так как он принял ислам, – сказали беглецы, – а что до Гариба, то он не пришёл к нам».

И когда царь услышал это, он бросил свой венец на землю и воскликнул: «Ничего мы не стоим после этого!» А потом он обратился к своему сыну Вард-Шаху и сказал ему: «О дитя моё, нет для этого дела никого, кроме тебя!» И Вард-Шах ответил: «Клянусь твоей жизнью, о батюшка, я обязательно приведу Гариба и вельмож его племени в узах и погублю всех, кто находится с ним». И он сосчитал своих воинов, и оказалось, что их двести двадцать тысяч, и они провели ночь с намерением выступить, а когда настало утро, они хотели трогаться, и вдруг поднялась пыль, которая забила края неба и застлала глаза смотрящим. А царь Сабур ехал проститься с сыном и, увидев эту великую пыль, он кликнул скорохода и сказал ему: «Разъясни, в чем дело с этой пылью?» И скороход поехал и вернулся, и сказал: «О владыка, это пришёл Гариб со своими богатырями!» И тогда сложили тюки, и люди выстроились для боя и сражения. А Гариб, приблизившись к Исбанир-аль-Мадаину и увидев, что персы вознамерились сражаться, призвал своих людей к бою и сказал: «Нападайте, да благословит вас Аллах!» И взмахнули знаменосцы знаменем, и арабы и персы покрыли друг друга, и народы покрыли народы, и полилась потоками кровь, и души увидели гибель, и выступал вперёд храбрец и бросался, и поворачивал трус, убегая. И продолжался бой и сражение, пока не повернул, уходя, день, и тогда ударили в барабаны окончания, и воины оставили друг друга. И царь Сабур велел поставить палатки у ворот города, и царь Гариб тоже поставил свои палатки напротив персов, и все расположились у себя в шатре…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Шестьсот шестьдесят девятая ночь