Тысяча и одна ночь. Том XIV

И когда дети купцов погуляли по саду, они сели, погуляв и походив, под одним из портиков в саду и посадили Нур-ад-дина посредине портика…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот шестьдесят шестая ночь

Когда же настала восемьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда сели под портиком, посадили Нур-ад-дина посредине портика на ковре из вышитой кожи, и он облокотился на подушку, набитую перьями страусов, верх которой был из беличьего меха, и ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи:

Вот веер навевает ароматы,
Подобные духам, в минуту счастья.
Всегда ведёт тот благовонный запах
К лицу того, кто славен, благороден.

А потом юноши сняли бывшие на них тюрбаны и одежды и сели, и начали разговаривать и беседовать, соединяя друг с другом концы слов, и каждый из них вглядывался в Нур-ад-дина и смотрел на красоту его облика. И когда они спокойно просидели некоторое время, приблизился к ним чёрный раб, на голове которого была кожаная скатерть для кушанья, уставленная сосудами из хрусталя, так как один из сыновей купцов наказал перед уходом в сад своим домашним, чтобы они прислали её. И было на этой скатерти то, что бегает, и летает, и плавает в морях, – ката, перепёлки, птенцы голубей и ягнята и наилучшая рыба. И когда эту скатерть положили перед юношами, они подошли к ней и поели вдоволь, и, окончив есть, они поднялись от трапезы и вымыли руки чистой водой и мылом, надушённым мускусом, а потом обсушили руки платками, шитыми шёлком и золотыми нитками. И они подали Нур-ад-дину платок, обшитый каймой червонного золота, и он вытер руки, а потом принесли кофе, и юноши выпили сколько кому требовалось и сели за беседу.

И вдруг садовник того сада ушёл и вернулся с корзинкой, полной роз, и спросил: «Что вы скажете, господа наши, о цветах?» И кто-то из сыновей купцов сказал: «В них нет дурного, особенно в розах, от них не отказываются». – «Да, – ответил садовник, – но у нас в обычае давать розы только за стихи под вино, и тот, кто хочет их взять, пусть скажет какие-нибудь стихи, подходящие к месту». А сыновей купцов было десять человек, и один из них сказал: «Хорошо! Дай мне, и я скажу тебе стихи, подходящие к месту». И садовник дал ему пучок роз, и юноша взял его и произнёс такие стихи:

«Для роз у меня есть место,
Они не наскучат вечно.
Все прочие цветы – войско,
Они же – эмир преславный.
Как нет его, так гордятся,
Но явится – и смирятся».

Потом садовник подал пучок роз второму, и тот взял его и произнёс такое двустишие:

«Вот тебе роза, о мой господин,
Мускус напомнит дыханье её.
То дева – влюблённый её увидал,
И быстро закрылась она рукавом».

И потом садовник подал пучок роз третьему, и тот взял его и произнёс такое двустишие:

«Прекрасные розы! Сердце счастливо, видя их,
А запах напомнит нам о недде хорошем.
И обняли ветки их с восторгом своей листвой,
И словно целуют их уста неразлучно».

Потом садовник подал пучок роз четвёртому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:

«Не видишь ли роз куста, в котором явились нам
Столь дивные чудеса, на ветках висящие?
Они – как бы яхонты, везде окружённые
Кольцом изумрудов, с ярким золотом смешанных».

Потом садовник подал пучок роз пятому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:

«Изумруда ветви плоды несут, и видимы
Плоды на них, как слитки золотые.
И как будто капли, что падают с листвы ветвей, –
То слезы томных глаз, когда заплачут».

Потом садовник подал пучок роз шестому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:

«О роза-все дивные красоты в ней собраны,
И в ней заключил Аллах тончайшие тайны.
Подобна она щекам возлюбленного, когда
Отметил их любящий при встрече динаром».

Потом садовник подал пучок роз седьмому, и тот взял его и произнёс такое двустишие: