Как-то раз мужчина рискнул отправиться на охоту в джунгли, не зная, что тигр охотится на него. Тигр съел мужчину, а потом надел его одежду и пришел в дом к его семье. Когда они собрались за столом на ужин, сестра жены, Йер, настойчиво прошептала, что среди них сидит тигр, но больше никто его не заметил. Испуганная Йер забралась на крышу их хижины из тростника и спряталась. В ту ночь, к ее ужасу, она слышала, как тигр пожирает ее сестру и детей.
Утром тигр поманил ее, приглашая спуститься, но она бросила ему в глаза перец. Рыча от боли, тигр бросился к реке, чтобы промыть глаза, что позволило Йер попросить птицу отнести весточку ее родным и сообщить о том, что случилось. Когда пришли ее братья, один из них подманил ослепленного тигра обещанием отдать ему Йер в жены. Тем временем другие браться Йер выкопали яму и замаскировали ее листьями. Плохо различая тропинку из-за попавшего в глаза перца, тигр дал братьям завести его по тропинке в ловушку. Когда тигр попал в яму, братья убили его и убежали вместе с Йер.
«Женщина и тигр» – это популярная детская народная сказка в культуре народа хмонг. Эта история в детстве всегда сбивала меня с толку, хотя я теперь думаю, что эта сказка, наверное, является предупреждением о реальной физической опасности в джунглях, а также об опасности предательства и обмана, – хотя сам тигр может быть символом множества других вещей. Несмотря на это меня всегда привлекали истории о родственниках, как генетических, так и обретенных, которые спасают друг друга. Сестра Йер и ее семья стали жертвами обмана и погибли, но с помощью остальных родных (и с помощью птицы) героиня сказки спаслась.
Сона Чарайпотра
Под несчастливой звездой
Я знала, что мне не следовало приходить сюда.
Пакгауз битком набит потными телами. Глухая пульсирующая музыка, дробь живого дхола[5], оттеняющие мелодию басы и пьянящее, едкое глубинное течение мелодии по выбору диджея; фривольные мелодии в духе Пенджаба девяностых годов. Классика намного лучше. Я слушала ее недавно вместе с Ма, чтобы она могла «показать мне», как обычно, покачивая бедрами в шальварах и камизе[6] и тихо напевая при этом. Это был вариант музыки для поклонников хауса[7], звуки синтезатора перекрывали сбой ритма, который кажется случайным. Но толпе это нравится. Большинство одето в традиционную белую одежду, сейчас обсыпанную порошками всех цветов радуги в честь праздника Холи[8], точно как в тех старых фильмах Болливуда, которые Ма заставляет нас смотреть. Пригоршни красного, зеленого, цвета фуксии, оранжевого, пурпурного порошка летели, весело подброшенные в воздух; шла любезная Кришне война цветов с непристойным подтекстом. Вдалеке от внимательных глаз родителей гибкие, юные, смуглые тела сталкивались и терлись друг о друга в вызванном бхангом[9] ступоре, а влияние алкоголя превращало танец массы людей в медленное, сексуальное покачивание, под веселый ритм барабанного боя.
Так что – не моя сцена.
Мне не следовало тут находиться. И Ма просто взбесилась бы, если бы узнала.
Я дрожу, несмотря на удушающую жару, плотнее кутаюсь в жакет из денима, стараюсь скрыть гусиную кожу на моем обнаженном животе. Было не по сезону тепло для марта – из-за изменения климата, – но мне определенно не следовало надевать эту крохотную чоли[10], несмотря на то, что темно-бирюзовая, обшитая зеркалами юбка-ленга[11] идеально развевается, когда я кружусь по танцевальной площадке. Среди этого коричнево-белого вихря я выделяюсь, словно павлин на индийском шоссе, одинокий и растерянный. Моя лучшая подруга Лила настаивала, что старомодный раджастанский[12] узор на старой маминой ленге-«варёнке» – вынутой из того сундука, который, как она думает, по-прежнему заперт на чердаке, – «точно как в девяностые». Но когда она помогла мне зашнуровать блузку на корсете, и золотистые ленты крест-накрест опутали мою обнаженную спину, подобно извивающимся змеям-нагини, она ахнула.
Я видела фотографии потрясающей Ма – или Амриты, как, по ее словам, ее тогда называли подруги, – в этой самой ленге, когда ей было шестнадцать. Она смеется, кружится, танцует, и у нее такие лукавые, манящие, карие глаза, такие пьянящие, такие соблазнительные. Я просто должна была проверить, смогу ли я быть такой же, перенять у нее хотя бы часть этой энергии. Если бы я могла натянуть ее кожу, всего на одну ночь, может, кто-нибудь заметил бы и меня тоже. Хоть один раз. Разве не каждая девушка имеет на это право?
Но Ма убила бы меня, если бы узнала. Потому что добродетельные индийские девушки послушные. А я – настоящая добродетельная индийская девушка.