В любой стране, на любых широтах охотники говорят о животных, на которых охотятся, А в Африке это стало даже своеобразной традицией как среди белых, так и среди черных. В экваториальной зоне я познакомился с охотниками-пигмеями, смешанными с банту (теми, кого местные жители называют «банзаби»). Они перед охотой рисовали на стенах хижин изображение животного, которое собирались убить. Тем временем женщины, предводительствуемые жрицей-колдуньей, часами исполняли танец охоты на слонов, беспрестанно повторяя слово «гхо-доо», «гхо-доо», (слон, слон).
Позже, перебирая в памяти этот ритуальный танец и все, что мне было известно об обычаях первобытных охотников всех стран и времен, начиная с изображений быков в пещерах Альтамиры и кончая обычаями пигмеев Конго, я понял, насколько правы ученые, историки и этнографы, отмечавшие, что у первобытных людей охотники всегда старались перед труднейшим единоборством со зверем как-то выразить свой страх и преклонение перед ним. В песнях и танцах они прославляли его силу и отвагу. Быть может, беспрестанные разговоры носильщиков, да и наши о слонах — это невольное отражение и видоизменившееся повторение тех первобытных ритуальных обрядов, связанных с охотой.
Так или иначе, но перед большой охотой мы ни о чем другом не говорили, кроме как о слонах. Здесь я понял также, что еще до встречи со «своим» слоном охотник все знает о нем, причем в мельчайших подробностях.
Во время переходов, идя по следам слонов, удается разузнать даже о размерах будущей жертвы. По отпечаткам ног можно определить длину, ширину и вес животного; следы грязи на стволах деревьев, где слон чесал себе спину, расскажут, насколько он велик; о длине и силе хобота говорят зеленые ветви деревьев, раздавленные слоном, когда он поедал листья; размер бивней можно довольно точно представить себе по причудливым иероглифам, вырезанным на коре отдельных деревьев, когда животное счищает с бивней грязь и землю.
Ноги, бивни, хобот… так мало-помалу слон, которого вы преследуете, приобретает «лицо» и реальные очертания еще до встречи с ним.
Ниамбули — маленькая, прозрачная и глубоководная речушка. Она течет по саванне, но берега ее поросли не высокой травой, а лесом. Кое-где ложе реки становится шире, образуя песчаные островки. Сюда из раскаленной саванны два раза в день приходят на водопой слоны. Здесь, на этих островах, которые жители называют «купальни», мы и пытались их подстеречь. Но сделать это было нелегко: ветер в долине непрерывно менял направление, и слоны, почуяв запах человека, мгновенно обращались в бегство. Пытаясь заснять их с близкого расстояния, мы крались с подветренной стороны, маскировались, но все было напрасно.
Ветер был нашим главным врагом. Мы долгими часами, а иной раз и днями шли по саванне, чтобы отыскать миролюбивых гигантов, и наконец находили их. И тут в самый последний момент налетал внезапный порыв ветра, и слоны улетучивались, словно бабочки. С верхушек деревьев или с обрыва мы видели, как они резвятся в «купальне», и в надежде застигнуть их врасплох быстро и бесшумно спускались к реке. Мы пробирались по густым зеленым лесным галереям; вокруг царила мертвая тишина, которую изредка нарушал далекий крик обезьяны или неприятный шелест крыльев птицы, летящей над самой нашей головой.
Но каждый раз, едва мы достигали реки, нас ждал один и тот же «сюрприз»: слоны, учуяв нас, исчезали.
Охотники обвинили во всем одеколон, которым мы обтирались, и запретили нам пользоваться им. Затем «вина» пала на мыло, которым мы мылись по вечерам, и меня с Нанни заставили отказаться от него. Потом они решили, что нас выдавал запах одежды. Поэтому, едва мы обнаруживали животных, Нансен и Васселе заставляли нас раздеться догола и продираться голышом через колючий кустарник или ползти в траве. Меня особенно злило, что если слоны, перейдя в контратаку, растопчут нас или прибьют хоботом, то мы отправимся на тот свет в чем мать родила. И тогда экспедиция, отправленная на розыски пропавших, найдя нас в столь непрезентабельном виде, подумает о нас бог весть что. Однажды после очередной неудачной охоты мы не нашли спрятанной под кустом одежды, и нам пришлось возвращаться в лагерь, стыдливо прикрывшись руками. Бедняги носильщики были совершенно поражены и окончательно убедились, что мы сошли с ума.
Хитрость с одеждой тоже не помогла. Дни мелькали один за другим, а наш запах неизменно обращал слонов в бегство. Тогда охотники придумали другую уловку: нам предстояло подкрадываться к слонам не только голыми, но и обмазавшись их фекалиями. Сколько мы ни сопротивлялись, Нансен и Васселе заставили нас подвергнуться и этому унижению. Но и это не дало желанных результатов. В тот раз, когда мы подползли к «купальне» в столь странном, дурно пахнувшем «наряде», слоны, по-моему, удрали даже быстрее обычного.
Воды Ниамбули мирно поблескивали на солнце. Гигантские животные бесшумно вошли в прибрежные заросли, а когда мы выползли из засады, они были уже на другом берегу реки.