Тысяча осеней Якоба де Зута

Оувеханд нервно бубнит себе под нос мелодию какой-то веселенькой песенки.

— Ошибки, — Фишер выделяет каждое слово, — здесь, — пруссак с грохотом кладет перед собой кучу книг, — случаются не потому, что мы обманывали Компанию, — он запинается, — а потому, что Сниткер запретил нам вести точные записи.

Дальнозоркий Якоб снимает очки, и лицо Фишера чуть расплывается.

— Кто обвинил вас в обмане Компании, господин Фишер?

— Мне надоело… вы слышите? Надоело! Это нескончаемое следствие!

Сонные волны мерно бьются о Морскую стену.

— Почему директор, — спрашивает Фишер, — не поручил мне восстановить бухгалтерские книги?

— Но это же логично: назначить проверяющим человека, никак не связанного с правлением Сниткера.

— Значит, я тоже вор? — ноздри Фишера раздуваются. — Признайтесь! Вы копаете под нас всех! Только попробуйте это отрицать!

— Директор хочет только одного, — отвечает Якоб. — Достоверности.

— Моя логика, — кричит Фишер, угрожающе тыча указательным пальцем в сторону Якоба, — уничтожит вашу ложь! Берегитесь, в Суринаме я застрелил больше чернокожих, чем клерк де Зут сможет сосчитать на своем абаке. Нападете на меня, и я раздавлю вас, как таракана.

Вот так. — Вспыльчивый пруссак передает гору гроссбухов в руки Якоба. — Вынюхивайте, ищите «ошибки». Я иду к господину ван Клифу, чтобы обсудить… увеличение прибыли для Компании в этом торговом сезоне!

Фишер нахлобучивает шляпу и уходит, хлопнув дверью.

— Это комплимент, — говорит Оувеханд. — Вы заставили его занервничать.

«Я лишь хочу исполнить свой долг», — думает Якоб.

— Занервничать из-за чего?

— Из-за десяти дюжин ящиков, помеченных «Камфора из Кумамото», отгруженных в девяносто шестом и девяносто седьмом годах.

— В них перевозили совсем не камфору из Кумамото?

— Камфору, но на четырнадцатой странице наших книг указаны двенадцатифунтовые ящики, а в японских книгах, как скажет вам Огава, записано тридцатишестифунтовые, — Оувеханд идет к кувшину с водой. — В Батавии, — продолжает он, — некий Иоханнес ван дер Брок, таможенник, продает излишек. Зять члена совета Ост-Индской компании ван дер Брока. Легко и изящно. Воды?

— Да, пожалуйста. — Якоб пьет. — И вы рассказываете мне об этом, потому что…

— Инстинкт самосохранения, ничего больше. Господин Ворстенбос здесь на пять лет, да?

— Да, — Якоб врет, потому что должен. — И я отработаю с ним свой контракт.

Жирная муха неторопливо выписывает овал сквозь свет и тени.

— Когда Фишер прозреет и сообразит, что обхаживать и умасливать надо Ворстенбоса, а не ван Клифа, он вонзит нож в мою спину.

— И каким ножом, — Якоб уже знает следующий вопрос, — он сможет это сделать?

— Можете ли вы обещать, — Оувеханд чешет шею, — что со мной не поступят, как со Сниткером?

— Обещаю, — у власти неприятный привкус, — заверить господина Ворстенбоса, что Понк Оувеханд помогал, а не скрывал.

Оувеханд обдумывает слова Якоба.

— В прошлом году в записях частной торговли указано, что я привез пятьдесят рулонов индийского ситца. Записи с японской стороны покажут при этом продажу мной ста пятидесяти рулонов. С разницы капитан «Октавии» Хофстра взял половину, хотя, конечно же, доказать я не могу, да и он тоже: упокой Господь его утонувшую душу.

— Вы помощник, — жирная муха приземляется на пресс-папье Якоба, — а не укрыватель, господин Оувеханд.

Студенты доктора Маринуса прибывают ровно в три.

Дверь лазарета приоткрыта, но Якобу не видно, что происходит в операционной.

Четыре мужских голоса хором: «Добрый день, доктор Маринус».

— Сегодня, семинаристы, — говорит Маринус, — у нас практическое занятие. Пока Илатту и я подготовимся к нему, каждый из вас прочитает разные тексты на голландском и переведет их на японский. Мой друг, доктор Маено, согласился проверить ваши записи в конце недели. Тексты будут очень близки вашим интересам: господину Мурамото, нашему главному костоправу, я предлагаю «Tabulae sceleti et musculorum corporis humani» [24]Альбинуса; господину Кадзиваки — материал о раковом заболевании Жан-Луи Пети, в честь которого часть тела названа «треугольником Пети». Что это и в каком месте?

— Углубление в мышцах на спине, доктор.

— Господин Яно, вам достается доктор Олаф Акрель, мой учитель в Упсале; его статья о катаракте, которую я перевел со шведского. Господину Икемацу — страница из «Хирургии» Лоренца Хайстера о нарушениях кожного покрова, и госпожа Аибагава займется превосходным доктором Смелли. Этот отрывок весьма сложен. В лазарете вас ожидает доброволец для сегодняшней демонстрации, который также сможет помочь вам с переводом, объяснив значения некоторых слов на голландском… — Большая голова Маринуса появляется в дверном проеме.

— Домбуржец! Я представляю вам госпожу Аибагаву и предупреждаю: orate ne intretis in tentationem [25].

Госпожа Аибагава узнает рыжеволосого зеленоглазого иностранца.

— Добрый день, — в горле пересыхает, — госпожа Аибагава.

— Добрый день, — звонкий голос, — господин… Дом-буггер?

— Домбуржец… это доктор шутит. Моя фамилия де Зут.

Она опускает доску для записей: подставку с ножками.

— Дом — бужжец — это смешная шутка?