Тысяча осеней Якоба де Зута

Во время последнего перерыва Узаемон прячется в еще — не — совсем — зимнем саду, чтобы избежать возможной встречи с де Зутом. Дикий неземной вой, доносящийся из зала, сопровождается громовым смехом: директор Оцуки демонстрирует волынку, купленную им ранее в этом году у Ари Грота. Узаемон сидит под гигантской магнолией. Небо затянуто облаками, и мыслями молодой человек переносится на полтора года в прошлое, в день, когда он в разговоре с отцом заикнулся о том, что хотел бы видеть своей женой Аибагаву Орито. «Доктор Аибагава — известный ученый, но его долги, как мне сообщили, известны еще больше. Хуже того, а вдруг обожженное лицо его дочери передастся моим внукам? Ответ один — нет. Если ты и его дочь уже как-то выразили свои чувства, — отец морщится, словно почувствовал дурной запах, — откажись от своих слов безотлагательно». Узаемон просил отца, по крайней мере, подумать о возможной свадьбе чуть дольше, но старший Огава в тот же день написал суровое письмо отцу Орито. Слуга вернулся с короткой запиской от доктора, в которой тот извинился за неудобства, доставленные дочерью: ей слишком многое дозволялось, и заверил старшего Огаву, что вопрос закрыт. Самые печальные дни закончились для Узаемона получением тайного письма от Орито — наиболее короткого из их переписки. «Я никогда не заставлю твоего отца сожалеть о том, — заканчивалось оно, — что он усыновил тебя…»

Из-за «происшествия с Аибагавой», так назвали этот инцидент родители Узаемона, они поспешили найти сыну жену. Сваха узнала о богатой, но низкого статуса, семье в Карацу, владеющей процветающим бизнесом с красками и готовой принять зятя, который мог открыть им доступ к торговле саппановым деревом с Дэдзимой. Последовали встречи заинтересованных сторон, и отец передал Узаемону, что девушка годится ему в жены. Они поженились на Новый год, в самый благоприятный час, высчитанный семейным астрологом. «Все благоприятное, — думает Узаемон, — пока еще впереди». У его жены несколькими днями раньше случился второй выкидыш, по причине «бессмысленной неосторожности» — точка зрения отца, «слабости духа» — матери. Мать Узаемона считает своей обязанностью делать все, чтобы ее невестка страдала так же, как страдала она, придя молодой женой в семью Огавы. «Мне жаль мою жену, — признается себе Узаемон, — но самая жестокая моя часть никак не может простить ее за то, что она — не Орито». Что приходится выносить Орито на горе Ширануи, Узаемон может только предполагать: одиночество, скуку, холод, скорбь по отцу и жизни, украденной у нее, — и, конечно же, презрение к ученым академии Ширандо, в чьих глазах ее похититель выглядит благодетелем. Попытайся Узаемон задать вопросы Эномото, главному спонсору Ширандо, о самой новой сестре храма, выглядело бы это скандальным нарушением этикета. Прозвучало бы, как обвинение в проступке. И в то же время гора Ширануи закрыта для всех живущих за пределами феода, точно так же, как закрыта Япония для всего остального мира. Узаемон ничего не знает о ней, а потому, помимо совести, его мучает и воображение. Когда доктор Аибагава находился на грани смерти, Узаемон надеялся, что поддержав — или, по крайней мере, не ставя палки в колеса предложению де Зута о временном замужестве Орито, он смог бы оставить ее на Дэдзиме. Дождался бы того времени, когда де Зут покинет Японию или устанет от своей добычи, как обычно происходило с иностранцами, и тогда она приняла бы предложение Узаемона стать его второй женой. «Больная голова, — Узаемон обращается к магнолии, — тупая голова, дурная голова…»

— У кого дурная голова? — шаги Арашиямы скрипят по камням.

— Провокации Иошиды — самы. Это были опасные слова.

Арашияма обхватывает себя руками, чтобы согреться.

— Я слышал, снег в горах.

«Вина перед Орито будет преследовать меня, — терзается Узаемон, — до конца моих дней».

— Оцуки — сама послал меня, чтобы найти вас, — говорит Арашияма. — Доктор Маринус готов произнести речь, а нам не терпится перейти к ужину.

— Древние ассирийцы использовали круглые зеркала, чтобы зажечь огонь, — Маринус сидит, его больная нога вывернута под неудобном углом. — Грек Архимед, как мы читали, уничтожил римский флот Марка Аврелия гигантскими увеличительными стеклами в Сиракузах, а император Нерон использовал линзы для коррекции близорукости.

Узаемон объясняет, кто такие «ассирийцы», и предваряет «Сиракузы» словом «остров».

— Араб Ибн аль-Хайсам, — продолжает доктор, — которого переводчики на латинский назвали Альгазен, написал «Книгу оптики» восемь столетий тому назад. Итальянец Галилео и голландец Липперсгей использовали открытия аль-Хайсама, чтобы изобрести то, что мы называем микроскопом и телескопом.

Арашияма подтверждает правильность арабского имени и добавляет несколько слов о знаменитом ученом.