Тысяча осколков тебя (ЛП)

— Что ты пытаешься сделать? — сказал однажды Тео, глядя на Пола с другого конца стола. Детали, которые станут самым первым прототипом Жар-птицы, рассыпаны между ними на радужном столе. — В ту минуту, когда София будет реабилитирована, ты собираешься снова превратить её в посмешище?

— Что ты имеешь в виду? — потребовала я. Я зашла после уроков фортепьяно и быстро избавилась от нот, чтобы выглядеть не слишком по-детски. Тео всего на три с половиной года старше меня, Пол — всего на два, и они первые аспиранты, о которых я думала, как о себе, а не как о своих родителях. Я хотела, чтобы они думали обо мне так же. — Почему люди будут смеяться над мамой?

Серые глаза Пола встретились с моими всего на секунду, и он вернулся обратно к работе.

— Это не её теория, а моя. Я возьму на себя ответственность.

Тео откинулся на стуле и показал на Пола большим пальцем.

— Этот человек готов рискнуть своей научной состоятельностью и состоятельностью своего руководителя, не важно, что он говорит, доказывая, что судьбы — реальны.

— Судьба? — это звучало странно... романтично из уст такого человека, как Пол.

— Есть сходства между измерениями, — настаивал Пол, не поднимая глаз. — Математические параллели. Можно предположить, что эти сходства отражаются в событиях и людях в каждом измерении. Что люди, встретившиеся в одной квантовой реальности, скорее всего встретятся в другой. Определенные вещи могут случаться снова и снова, разными способами, но чаще всего их можно объяснить только случайностью.

— Другими словами, — сказала я. — Ты пытаешься доказать существование судьбы.

Я шутила, но Пол медленно кивнул, как будто я сказала что-то умное.

— Да. Именно так.

— Ты должна поехать со мной на следующей неделе в Париж, — кричит Ромола сквозь музыку в клубе. Я думаю, этот тот же, снаружи которого я стояла прошлой ночью, прибыв в это измерение.

— Конечно!

Почему бы не согласиться? Она никогда на самом деле не возьмет меня, и я никогда на самом деле не поеду, и мы обе это знаем.

— Это будет потрясающе!

Я одета в платье, которое она мне одолжила: тусклая металлизированная кожа, сидящее в облипку даже на моей худой фигуре. Не может быть более очевидно, что у меня почти нет груди, но видно достаточное количество ног, и, по мнению парней в этом клубе, этого достаточно для компенсации. Они увлечены мной, покупают мне выпить, больше, чем мне нужно.

И я ненавижу то, как они смотрят на меня, восхищаются, но оценивают, таким же жадным и жестким образом, как оценивают дорогую спортивную машину. Никто из них меня не видит.

— Возможно, ты думаешь, что это, по меньшей мере непрактично, — сказала я Полу однажды вечером, когда он наблюдал за тем, как я рисую. — Искусство.

— Я не знаю, важна ли на самом деле практичность.

Это звучало почти как комплимент, на секунду, до тех пор, пока я не осознала, что что он фактически признал, что думал, что с моей стороны непрактично изучать искусство в колледже. Я собиралась брать уроки реставрации, чтобы мне не пришлось жить у мамы с папой в подвале в возрасте тридцати лет, но я не хотела защищаться перед ним. Я хотела атаковать.

Стоял поздний ноябрь, День Благодарения прошел всего полторы недели назад, но, казалось, прошла целая жизнь. Вечер был на удивление тёплым, последние крохи индийского лета, или бабьего лета, русская фраза, которую предпочитала моя мама. На мне была старая майка в пятнах тысячи оттенков краски после вечеров работы, и голубые джинсовые шорты, которые я сама обрезала. Пол стоял в дверях моей спальни, единственный раз, когда он был так близок к вторжению в мое пространство.

Я остро ощущала его присутствие. Он был массивнее, чем средний парень, и гораздо массивнее, чем средний аспирант-физик, высокий, широкоплечий, и очень мускулистый, из-за своего увлечения альпинизмом, я думаю. Фигура Пола, казалось, заполняла весь дверной проем. Хотя я продолжала работать, редко отводя взгляд от кисти и холста, я чувствовала его у себя за спиной. Это было подобно ощущению тепла от огня, даже когда не смотришь в пламя.

— Хорошо, может быть, портреты уже не правят миром искусства, — сказала я.

Другие студенты представляли коллажи и мобили с "найденными объектами", отредактированную рекламу из 1960-х, чтобы сделать постмодернистские замечания сегодняшнему обществу, и все такое. Иногда я чувствовала, что не иду в ногу со временем, потому что всё, что я могла предложить — это написанные маслом лица людей.

— Но многие художники зарабатывают хорошие деньги, рисуя портреты. Десять тысяч долларов за штуку, иногда, когда у тебя есть имя. Я могла бы это сделать.

— Нет, — сказал Пол. — Я так не думаю.

Тогда я повернулась к нему. Мои родители могли поклоняться этому парню, но это не значило, что он мог вламываться ко мне в комнату и оскорблять меня.

— Извини?

— Я имел в виду, — он сомневался.

Очевидно, он знал, что сказал что-то не то, и так же очевидно не понимал, почему.

— Люди, которые хотят, чтобы написали их портрет, богатые люди, они хотят выглядеть хорошо.

— Если ты пытаешься выбраться из ямы, у тебя не очень получается, просто для информации.