Тысяча вторая ночь

— Вот язычник, курящий трубку. Ему принадлежит заведение. Два дня он меня морит голодом и вместо всякой пищи предлагает мне мою собственную голову в уксусе и прованском масле. Дама под покрывалом — его достойная сожаления супруга. Виды на будущее у нее не совсем совпадают с моими, но очень похожи. Пожилой господин, трясущийся, как порция желе, в этом доме на амплуа тестя. Любезный зять, обращаясь к нему, всякий раз называет его отцом сводников. Что касается вооруженных господ, можете сами понять, какова их роль в подобном учреждении.

Тот, кого называли профессором, провел рукой по волосам и сказал:

— Все это прозрачно, как хрусталь, и мне остается спросить вас об одном, милый Грэхэм: почему вы покинули «Финиковую пальму» и выбрали своим пребыванием именно это место?

Француз и англичанин переглянулись. Француз пожал плечами:

— О том же я спрашивал Грэхэма, и все, чего я добился, было: «Когда б я знал? Я сам не помню, как очутился на этом диване!»

Англичанин раздул щеки:

— А на вторую из ночей, проведенных мною на этом диване, сюда ввели Лавертисса. На вопрос, каким образом он сюда попал, Лавертисс ответил: «Кто знает? Я сам не помню, как я очнулся в колодце!»

— На диване! В колодце! — сказал их друг. — В сущности говоря…

Здесь прервал его Башир; он прислушивался к французской речи европейцев и жадно впивал ее звуки, как почва пьет влагу ливня.

— Здесь говорят много лишнего, — сказал он, — но напрасно я жду: никто не объяснит мне, кто последний посетитель и что привело его в мой дом!

Ему ответил марабу. Кожа его была темно-коричневая, словно кора усыхающей пальмы. И в глазах его полыхал тот самый огонь, каким должна вспыхнуть срубленная и зажженная старая пальма. Хриплым голосом он закричал:

— Ты хочешь знать, кого приютил ты под своей недостойной кровлей? Встань и смиренным поклоном приветствуй баловня звезд! Встань и приветствуй почтительно того, кто вышел невредимым из Чертова Купанья.

Башир перевел взгляд с марабу на третьего европейца с явным изумлением и некоторым беспокойством.

— Кто этот человек? Чего ему здесь надо? — спросил он у марабу. Почему он ввалился к нам ночью? К чему эта болтовня о Чертовом Купанье? Пусть немедленно и подробно он расскажет свою историю.

Тот, кого называли профессором, ответил сам.

— От меня ждут рассказа? — сказал он. — Впрочем, я мог это предвидеть. Очевидно, когда тебя вводят в арабское семейство, принято, сразу усевшись, начать плести рассказ, как в «Тысяче и одной ночи».

Здесь, заплетающимся языком, я вставил в разговор свое слово. Развязная и бодрая речь европейца вдохнула в меня невольную надежду. Я хотел объяснить ему, что мое собственное положение (а также Амины) ничуть не лучше положения его друзей.

— Господин, — сказал я, — ты говоришь о «Тысяче и одной ночи». Ты сам не знаешь, как метко ты угадал. Знай же, что та, кого ты видишь перед собой, — племянница моя Амина; она была законно выдана замуж за хозяина этого дома; знай же, что по несчастному стечению обстоятельств она вынуждена была спасать свою жизнь рассказами в течение тысячи, как ты изволил заметить, ночей… Да и не только себя она спасала, но и меня, настоящего поэта.

— Неужели? — воскликнул тот, кого называли профессором. — Любопытно, с каким упорством держатся на Востоке старые общественные навыки.

Башир сказал:

— О ты, отец всех поэтов и сводников, ты позабыл об одном: ты не сказал чужестранцу, какого рода было печальное недоразумение. Ты позабыл ему сказать, что рассказывать ей пришлось за грехи своего вонючего дяди, который, соблазнившись подачкой в пятьсот франков, свел ее с неверной французской собакой! Скажи ему это! Признайся, что этого борова, кому предстоит поужинать собственной головой в уксусе и прованском масле, что этого борова ты ввел однажды на женскую половину, а три ночи тому назад он сам нашел сюда дорогу.

Профессор потирал руки:

— Вот это я называю приятной семейной жизнью. Но что я слышу, милый Грэхэм? Неужели вас подозревают в покушении на эту семейную идиллию и в заранее обдуманном осквернении брака?

Англичанин кивнул головой и сказал:

— Здесь, кажется, был в гостях какой-то господин тысячу дней тому назад, и, когда я появился в спальне, меня, очевидно, приняли за него. Согласен, стечение улик говорит против меня. Но когда б я мог объяснить свое здесь появление!

— Тайна вашего появления разъяснится позже. Пока что я хочу засвидетельствовать перед хозяином дома, что вы никак не могли быть здесь три года тому назад, потому что я знаю, что вы были совсем в другом месте.

Башир язвительно улыбался:

— Объясни сначала первое, тогда я поверю и второму. К делу! Рассказывай!

— Профессор, — закричал англичанин, — неужели вы надеетесь объяснить, как я сюда попал? Вы чертовски ловкий человек! Быть может, вы знаете, как сюда попал и Лавертисс?

— И это я знаю!

— Ну, значит, вы — последнее воплощение вельзевула. Мы тоже хотим знать. К делу! — крикнул француз.

— К делу! — крикнул Башир. — Рассказывай!

4

Тот, кого называли профессором, рассказал: