Тысячекратная Мысль

Расширенные зрачки. Набухшие соски. Слабый румянец на лице и груди. Пальцы, теребящие завитки волос в паху. Келлхус подумал о шранках и об их безумной, похотливой жажде крови. О Сарцелле – его член твердел от одного предвкушения жестокости тогда, ночью у галеотского костра…

Как похоже.

Он понял, что они были образцом для собственных творений. Они вживляли в подмененных свою кровожадность, делали похоть инструментом власти.

– Так что ты тогда? – спросил Келлхус. – Что такое инхорои?

– Мы, – проворковала она, – раса любовников.

Ожидаемый ответ. В его голове мелькали бесчисленные воспоминания, намеки. Ахкеймион всегда говорил об этой мерзости… Он стер напряжение с лица, изображая глубокую печаль.

– Поэтому вы и прокляты.

Дрожащие ноздри. Небольшое ускорение пульса.

– Мы рождены для проклятия, – сказала она с обманчивым спокойствием. – Сама наша природа есть наше преступление. Посмотри на это роскошное тело. На высокую грудь. На храм ее естества. Я проникаю в женщину, потому что таков мой долг. – Во время разговора она ласкала свой лобок, крепче стискивала левую грудь. – И что взамен? – прошептала она. – За это я должна кипеть в озере пламени? Из-за ограниченности тела?

Келлхус не постигал всей глубины нечеловеческого разума твари, но он видел, что она подсчитывает обиды. Все души, иногда без необходимости, в качестве аргумента и оружия обвиняют других в непонимании. Каждый в центр мира помещает себя.

– Самоотречение – это выход, – сказал Келлхус. – Границы вписаны в порядок вещей.

Она ответила ему взглядом, какого не могло быть у Эсменет, с отвращением отвергая его напыщенность.

«Оно понимает, что я пытаюсь сделать».

– Но ты, – с убийственной иронией отозвалась она, – ты-то способен переписать мою судьбу, пророк? – Тварь расхохоталась.

– Для твоего племени нет прощения.

Она приподняла бедра навстречу влажным и трепещущим пальцам.

– Но е-е-есть…

– Значит, ты разрушишь мир?

Она содрогнулась в экстазе. Опустила зад и скрестила ноги, зажав пальцы между бедер.

– Чтобы спасти мою душу? Пока есть люди, мы преступники, а я проклята. Скажи, дунианин, по чьему следу ты идешь? Что сделаешь ты для спасения своей души?

След, сказала она… Скюльвенд.

«Надо было убить его».

Она усмехнулась в ответ на его молчание.

– Ты уже знаешь, правда? Я помню тебя, помню сладкую боль, когда я висела на твоем бронзовом крюке. Совокупление – это просто порядок вещей. Голод. Насыщение. Люди украшают себя золотом. Люди наряжаются. Люди танцуют свои танцы и ничего не различают… Но в конце концов все сводится к любви. – Она внезапно встала и пошла к нему. Ее руки блуждали по узорам от сиденья, что отпечатались на ее коже. – Любовь есть путь… А те мелкие демоны, которых вы называете богами, требуют иного? Велика ли награда за наше страдание? Нет. – Она остановилась перед ним, великолепная в игре света и тени. – Я спасу мою душу.

Она протянула руку и провела сияющим пальцем по его губам. Эсменет, жаждущая совокупления. Несмотря на свое происхождение и воспитание, Келлхус ощутил пробуждение древнего инстинкта…

«Что это за игра?»

Он схватил ее за запястье.

– Она не любит тебя, – сказала она, вырывая руку. – Не любит по-настоящему.

Эти слова раздражали. Но почему? Что это за тьма?

Боль?

– Она поклоняется мне, – услышал свой ответ Келлхус, – и пока не поняла разницы между поклонением и любовью.

Сколько еще тайн видит эта тварь? Много ли ей известно?

– Великолепно, – сказала она. – То, чего ты достиг… Столько украдено!

Тварь говорила так, словно знать много – значит знать все.

«Она пытается соблазнить меня, подстрекнуть к откровенному разговору».

– Мой отец пробыл там тридцать лет.

– Достаточно долго, чтобы для победы над ним понадобилось Священное воинство?

– Да.

Она улыбнулась, провела двумя пальцами по вспотевшей груди. Тело ее было юным, но глаза оставались древними.

– И снова, – самодовольно улыбнулась она, – я тебе не верю… Ты наследник своего отца, а не его убийца.

Воздух смердел колдовством.

Ее руки прикоснулись к нему, начали ласкать… Келлхус остановился в замешательстве. Он хотел схватить ее, войти в ее горячее нутро. Он покажет ей! Покажет!

Его одежда оказалась задрана – и его же собственной рукой! Холод ладоней твари встретил его жар.

– Скажи мне-е-е, – стонала она снова и снова, а Келлхус слышал: «Возьми-и-и меня».

Он легко поднял ее, бросил на диван. Он пронзит ее насквозь! Он будет трудиться над ней, пока она не взмолится о пощаде!

«Кто твой отец?» – неслышно шептал голос.

Ее руки продолжали ласкать его. Никогда он не испытывал такого блаженства. Он схватил ее колени, развел их, обнажил ее влажную красу. Мир ревел вокруг них.

– Скажи мне…

Ловкими пальцами она ввела его в скользкое пламя.

Что случилось? Как от трения потной кожи может вспыхнуть молния? Как стоны, льющиеся из женских уст, могут быть такими прекрасными?

«Кто такой Моэнгхус? – продолжал спрашивать голос. – Каковы его намерения?»

Келлхус прорывался сквозь огненный занавес, прямо в ее крик.

– Чтобы явить, – услышал он свой стон, – Тысячекратную Мысль…