Он задремал. И снова увидел Голготтерат.
– Акка? – из ниоткуда прозвучал благословенный голос. – У тебя ужасный вид.
Ахкеймион внезапно проснулся с мыслью: «Где она? Она нужна мне!»
– Она спит, – сказал Келлхус. – Этой ночью ей сильно досталось… как и тебе.
Над ним стоял Воин-Пророк. Его светлые волосы и белое одеяние светились на утреннем солнце. Ахкеймион заморгал. Несмотря на бороду, сходство Келлхуса с Нау-Кайюти, его древним родичем, было потрясающим.
Почему-то вся ярость и решимость Ахкеймиона исчезли, как у ребенка при виде родителя.
– Почему? – прохрипел он.
Вначале Ахкеймион боялся, что Келлхус не поймет и подумает, будто он спрашивает об Эсменет, о его чудовищном решении использовать ее в качестве орудия для поиска Консульта.
– Смерть не придает смысла нашей жизни, Акка. То, как умер Ксинем…
– Нет! – вскричал Ахкеймион, вскочив на ноги. – Почему ты не исцелил его?
Поначалу Келлхус как будто испугался, но это впечатление быстро исчезло. В его глазах засветилось сочувствие, в улыбке, печальной и слабой, – понимание.
Уши Ахкеймиона наполнил такой гул, что он не услышал ответа Келлхуса, но понял, что все слова – ложь. Он пошатнулся от внезапной силы этого откровения и был подхвачен могучими руками Келлхуса. Пророк схватил его за плечи, напряженно всматриваясь в глаза. Но почти эротическая близость обожания, окрашивавшая их общение, теперь исчезла. Прекрасное любимое лицо стало пустым, холодным и бессердечным.
«Как же так?»
Необъяснимым образом Ахкеймион понял, что действительно проснулся – возможно, впервые. Он больше не будет слабым ребенком под взором этого человека.
Ахкеймион отступил от него. Не испуганно, нет. Просто… безразлично.
– Что ты такое?
Келлхус не дрогнул.
– Ты отодвигаешься от меня, Акка. Почему?
– Ты не пророк! Что ты такое?
Взгляд Воина-Пророка изменился так неуловимо, что человек, стоявший в двух-трех шагах от него, ничего бы не заметил. Но Ахкеймиону хватило этого, чтобы в ужасе отшатнуться. Лицо Келлхуса вмиг стало мертвым – абсолютно мертвым.
Затем ледяной, как сама зима, голос изрек:
– Я есть Истина.
– Истина? – Ахкеймион старался взять себя в руки, но поток ужаса лился через него, разворачиваясь, как выпущенные наружу внутренности. Он пытался перевести дыхание, увидеть что-то за пламенеющим небом, услышать что-то сквозь гул мира. – Ис…
Железная рука сомкнулась у него на горле. Голова Ахкеймиона запрокинулась, лицо повернулось к солнцу, как у поднятой вверх тряпичной куклы.
– Смотри, – сказал мертвый голос. Без напряжения. Без тени жестокости в голосе. Пустой.
Солнце вонзало лучи в глаза Ахкеймиона, ослепляя даже сквозь веки.
– Смотри. – Келлхус говорил ровно и лишь пальцем поглаживал гортань жертвы так, что в горле Ахкеймиона заклокотала желчь.
– Не… могу…
Внезапно его бросили на землю. Поднимаясь на четвереньки, Ахкеймион начал шептать заклинание. Он знал свои возможности. Он еще способен уничтожить его.
Но голос не слушался.
– Значит ли это, что солнце пусто?
Ахкеймион замер, поднял лицо от травы и сухой земли, зажмурился и поглядел на нависшую над ним фигуру.
– Ты считаешь, – гремел голос, почти невыносимый для слуха, – что Бог не может быть таким отстраненным?
Ахкеймион опустил голову в колючую траву. Все кружилось, падало…
– Или я лгу, когда, будучи сонмом душ, выбираю ту душу, что способна привлечь наибольшее количество сердец?
Слезы сами ответили за него: «Не бей меня… пожалуйста, папочка, не надо, не бей…»
– А если мои цели уходят за пределы твоих, то это предательство? Если они поглощают твои?
Ахкеймион поднял трясущиеся руки к ушам.
«Я буду хорошо себя вести! Честное слово!»
Он упал на бок, рыдая на жесткой земле. Дорога такая долгая. Так много боли. Голод… Инрау… Ксинем мертв…
Мертв.
«Из-за меня! Господи…»
Воин-Пророк сидел рядом, пока он плакал, и ласково держал его за руку. Воздетое к солнцу лицо с закрытыми глазами было бесстрастным.
– Завтра, – сказал Келлхус, – мы выступаем на Шайме.
Глава 13. Шайме
Во время странствий меня пугает не то, сколько людей имеет обычаи и убеждения, столь отличные от моих собственных. Меня пугает то, что они считают эти обычаи столь же естественными и очевидными, как я – свои.
Возвращение в то место, которого ты никогда не видел. Именно так бывает, когда мы понимаем нечто, но не можем высказать.