Тысячекратная Мысль

От водопадов поднималась лестница. Она доходила до обширного зала, где встречалась со своим зеркальным двойником и расширялась монументальным веером. На ступеньках валялись бронзовое оружие и доспехи – остатки некогда проигранной последней битвы. Когда Келлхус приблизился к основанию лестницы, в грохот потока вплелись голоса ручейков поменьше: журчание капель и плеск воды, текущей по камням. Воздух наполняла пещерная сырость.

– Они собирались здесь сотнями, – раздался голос из мрака, звонкий, несмотря на оглушительный рев водопада. – Даже тысячами. Перед Чревомором…

Куниюрская речь.

Келлхус остановился на ступенях, вглядываясь во тьму.

Наконец-то.

Перед ним открылось пространство – широкое, как арена цирка в Момемне, устланное обломками. Там, где когда-то пали воины, еще остались маленькие холмики праха. По широкому искусственному пруду, вырезанному в полу посреди зала, бесконечно разбегались волны. Вода, как черное зеркало, отражала свет жаровен, горевших у дальнего края пруда. Над ними нависали толстые бронзовые лица и каскады водопада. В конце желобов стояли громадные бронзовые статуи – коленопреклоненные, тучные и нагие, с проделанными в спинах сквозными отверстиями, пустыми головами в масках и огромными челюстями. Они сидели на корточках полукругом, выражение их лиц менялось в красноватых отблесках. Из глаз и ртов статуй струилась вода, с плеском падая на камни. Пустая голова одного истукана была отбита и лежала у дальнего края пруда; ее единственный глаз выступал над поверхностью черной воды.

– Омовение было для них священным, – продолжал голос.

Келлхус спустился с последней ступени широкой лестницы, медленно пошел по полу. Он привык слышать сквозь голоса, а этот голос был гладким, как фарфор – ровный и непостижимый. Но Келлхус очень хорошо знал его – как свой собственный.

Обойдя пруд, он увидел бледный силуэт. Человек сидел, скрестив ноги, за стеной воды, что извергалась изо рта одного из каменных монстров. Белокожий человек, скрытый гремящей прозрачной пеленой.

– Огни горят для тебя, – произнес он. – Я давным-давно живу во тьме.

Спокойствие Эсменет ужасало Ахкеймиона почти так же, как грохот на горизонте. Даже ветер вонял колдовством.

– Значит, он использует всех, – сказала она наконец. – Каждое его слово помогает ему манипулировать людьми… – Она смотрела так, словно разучилась моргать. – Ты хочешь сказать, что он использует меня?

– Я… я еще не все обдумал, но мне кажется, что он хочет… детей… Детей с его силой, его интеллектом и твоим…

– Значит, он выводит потомство. Да? А я – его породистая кобыла?

– Я знаю, как ненавистны должны быть тебе эти слова…

– Почему ты так думаешь? Меня использовали всю жизнь. – Она замолчала и посмотрела на Ахкеймиона с сожалением и гневом. – Всю мою жизнь, Акка. И теперь я стала орудием чего-то высокого – выше, чем мужчины и их вонючая похоть…

– Но зачем? Зачем вообще быть чужим орудием?

– Ты говоришь так, словно у нас есть выбор, – ты, адепт Завета! Выхода нет! Ты сам знаешь. Каждое наше дыхание используют!

– Откуда же твоя горечь, Эсми? Разве стать сосудом пророка – это…

– Из-за тебя, Акка! – с яростью крикнула она. – Из-за тебя! Почему ты не можешь отпустить меня? Ты знаешь, что я люблю тебя, и цепляешься за мою любовь. Лезешь мне в душу и дергаешь, дергаешь, дергаешь, мучаешь и терзаешь мое сердце, не даешь мне уйти!

– Эсми… я попросил тебя, и ты пришла.

Долгое молчание.

– Все, что сказал тебе Найюр… – проговорила она, и ее слова почти потонули в шуме далекого колдовства. – Почему ты думаешь, что Келлхус не поделился этим со мной?

Ахкеймион почувствовал комок в горле. Он старался не обращать внимания на вспышки на горизонте.

– Потому что ты сказала, что любишь его.

Непрестанный грохот кимвалов задавал ритм адскому продвижению Багряных Шпилей. Они выжигали все перед собой. Что бы ни пытались противопоставить им язычники, все разлеталось, как пламя свечи гаснет от ветра. Отряды всадников, лучники на крышах – все горело в магическом огне. За исключением наблюдателей, шедших за ними по воздуху, большинство из выживших семидесяти четырех высокопоставленных чародеев шагали по земле сквозь огонь, прикрывая оберегами себя и своих джаврегов. Омываемый светом последовательных Напевов, каждый отряд волок за собой мерцавшую огнями тьму. Чародеи взбирались на пандусы из почерневших камней, курганы обломков, находили опору и производили еще более сокрушительное опустошение. Камни летели в небо, оставляя за собой полосы дыма. Карнизы и колонны падали под ноги, поглощенные черными волнами разрушения. Весь мир погрузился в блестящий поток крови и бездонную черноту. Колдуны переступали через шипящие от жара трупы.

Над гигантским пламенем и завесой дыма проступали Первый храм и Ктесарат. Они становились все ближе и ближе, пока не заслонили весь горизонт. Багряные адепты настойчиво вызывали врагов на бой, но никто им не ответил.

Фаним бежали от них, как обезумевшие звери бегут от огня.

Только небо…