Тысячекратная Мысль

– Веди себя хорошо, – говорила ему мать, – или он тебя найдет и сделает с тобой такое, что и сказать невозможно!

Ахкеймион ждал, стараясь не глядеть на Эсменет, сидевшую на золоченом стуле в четырех шагах от него. Он стоял около широкой арки того, что некогда было возвышением аудиенц-зала. Ступеньки и кольцо пилястров с уцелевшими ложными перекрытиями отделяли это место от большого зала. Согласно «Трактату», ксерашские цари правили, не вставая с постели, а Шиколь особенно прославился тем, что развлекался с детьми, отделенный от придворных лишь ширмами. Зная, как предвзято историки описывают нелюбимых героев, Ахкеймион всегда считал эту сказку пропагандой. Однако в самом центре возвышения действительно стояло каменное основание для чего-то вроде ложа.

Возможно, там был алтарь.

По огромному залу с массивными колоннами, где водрузили знамена завоеванных земель, разбрелись Великие и Малые Имена. Белые стяги с черно-золотыми вышитыми символами Бивня и Кругораспятия были растянуты между колонн. В поисках Воина-Пророка Ахкеймион оглянулся через плечо на лестницу, что вела от возвышения к разрушенной галерее наверху. Келлхуса он не увидел, но уловил какую-то трепещущую черную точку над дальней сетью улочек и переулков, окутанных дымкой. Он моргнул, нахмурился… Что за Метку он ощутил?

Чародейскую птицу?

– Мы прибыли! – раздался звучный голос.

Ахкеймион вздрогнул и снова оглянулся на лестницу. Келлхус спускался по ней. Его борода была заплетена, как в древнем Шире, а белое одеяние расшито золотом. Странно – даже ужасно – было ощущать на нем Метку. Она пачкала его, хотя и сулила невероятное будущее.

Ахкеймион снова посмотрел на небо, но птица исчезла.

– Наконец, – продолжал Келлхус, легко преодолевая последний пролет, – мы подошли к самому началу Писания!

Мысли закружились в голове у Ахкеймиона. Что ему делать? Это Консульт планирует нападение или просто Багряные Шпили затевают какие-то свои козни? Он решил оставаться настороже и не прислушиваться к проникновенной речи Келлхуса.

Воин-Пророк прошел по возвышению к Эсменет, положил испускающую сияние руку на ее плечо.

– С этого самого места, – провозгласил он, – старый Шиколь посмотрел на свой развратный двор и спросил: «Кто этот раб, который говорит как царь?» – Келлхус широким жестом обвел разрушенный Караот. – Именно здесь Шиколь поднял позолоченную бедренную кость – орудие правосудия… И судил моего брата!

Как всегда, Келлхус говорил так, будто слова не имели иного смысла, кроме сиявшей сквозь них истины. Будто значение слов сжигало их. «Прислушайся к этим простым вещам, – так звучали его интонации, – и они поразят тебя».

Ахкеймион старался держаться настороже.

– Наконец-то мы, святые странники, мы, Люди Бивня, добрались до самого начала Писания. – Лицо Келлхуса помрачнело, он оглядел арки и ряд колонн перед собой. Напряжение ожидания усилилось, и все присутствующие оцепенели, как окружавшие их камни. – Это дом гонителя моего брата! Это обитель того, кто убил бы Айнри Сейена, вопрошая: «Что это за раб, который говорит как царь?» Подумайте! Подумайте о том, как далеко мы зашли! Подумайте обо всех этих землях, роскошных и суровых! Подумайте о горящих городах. Обо всем, что мы завоевали! А теперь мы прибыли к самым вратам…

Он указал на дымку на востоке правой рукой, и снова Ахкеймион увидел божественное золотое сияние…

Кто-то восторженно ахнул.

– Это последний рубеж! – вскричал Келлхус. Голос его грохотал как гром небесный и одновременно шептал каждому на ухо. – Последний рубеж – и мы увидим Святую землю. Последний бросок – и мы наконец-то поднимем меч и воспоем гимн во славу Святого Шайме! Уже сейчас мы пишем историю заново!

Великие и Малые Имена, видевшие это чудо, разразились пылкими криками восхищения. Ахкеймион вспомнил о геротцах там, внизу. Что они думают? Безумные завоеватели…

– Никогда! – гремел Келлхус. – Никогда мир не видел воинства, подобного нам! Мы – Люди Бивня!

Внезапно он выхватил из ножен свой меч. На солнце клинок сверкнул молочно-белым. Ахкеймион смотрел, как отразившийся от него солнечный зайчик скачет по лицам предводителей Священного воинства. Люди зажмуривались и отворачивались.

– Мы – меч Бога, рожденный в плавильном тигле мора, голода, жажды, выкованный молотом войны, закаленный в крови бесчисленных врагов! Мы…

Он вдруг запнулся и улыбнулся, словно признался в каком-то невинном проступке.