Тысячекрылый журавль

Фумико кивнула. На ее лице ничего не отразилось. Лишь крайняя усталость была заметна на этом лице, так похожем на материнское.

Кикудзи сказал:

– Зачем вы так говорите? Это нехорошо по отношению к Инамура-сан. Ведь ничего еще не решено.

– Я и сказала – если все останется в силе, – возразила Тикако. – «У доброго дела много помех» – правильная поговорка, так оно обычно и бывает. А пока никакой ясности нет, вы, Фумико, считайте, что ничего и не слышали.

– Хорошо! – Фумико опять кивнула.

Тикако, позвав служанку, пошла убирать чайный павильон.

– Осторожно, тут в тени листва еще мокрая, – донесся из сада ее голос.

3

– Утром, когда я вам звонил, вы, наверно, слышали в трубку, какой здесь был дождь, – сказал Кикудзи.

– Разве можно услышать дождь по телефону? Не знаю, я не обратила внимания… Нет, правда, разве можно услышать в трубку такие вещи – шум дождя в вашем саду?

Фумико взглянула на Кикудзи, потом перевела взгляд на сад.

За кустами и деревьями шуршал веник – это Тикако подметала чайный павильон.

Кикудзи тоже посмотрел на сад.

– И я, наверно, не слышал, как шумит дождь у вас. Но дождь был очень сильный, и мне потом начало казаться, будто я слышу.

– Да, настоящий ливень! И гром был ужасный!

– Вы сказали по телефону, что сильно ударило.

– Знаете, как странно… Оказывается, дети даже в мелочах порой похожи на родителей. Помню, когда я была маленькой, мама в грозу, как только грянет гром, прикрывала мою голову рукавом кимоно. А летом, выходя из дому, всегда смотрела на небо – не собираются ли тучи… И я точно так же… Когда гремит гром, мне хочется закрыться рукавом.

Фумико немного смутилась, стыдливо сжала плечи.

– Я принесла чашку сино, – сказала она и вышла в переднюю.

Вернулась, поставила чашку перед Кикудзи, но обертку не развернула.

Однако, видя, что Кикудзи не решается дотронуться до свертка, придвинула сверток к себе, развернула бумагу и вынула чашку из футляра.

– Кажется, ваша мама любила те две чашки, парные, работы Рёню… И пила из них чай ежедневно, – сказал Кикудзи.

– Да, но чаще все-таки пользовалась этой. Говорила, что в черной и красной чашках теряется зеленый цвет чая.

– А ведь верно! На черном и красном фоне зеленый цвет теряет свою прелесть.

Кикудзи все не решался взять в руки вынутую из футляра чашку, и Фумико сказала:

– Наверно, это неважное сино.

– Нет, что вы!

Но он все еще не решался взять чашку.

Белая глазурь, как и говорила утром по телефону Фумико, была с едва заметным красноватым оттенком. Красный оттенок словно бы проступал откуда-то изнутри.

У верхнего края был виден легкий коричневатый налет. В одном месте бледно-коричневый цвет чуть-чуть сгущался.

Наверно, этого места касались губы и от постоянных прикосновений глазурь немного испортилась и пропиталась чаем.

Кикудзи смотрел на это место, и оно постепенно начало казаться ему красноватым.

Неужели это действительно след от губной помады, как сказала Фумико?

На внутренней стороне чашки в этом месте тоже был заметен бледный красновато-коричневый налет.

…Цвет слинявшей губной помады… Цвет увядшей, высохшей алой розы… И… цвет крови, давным-давно капнувшей на белоснежную поверхность… Сердце Кикудзи забилось сильнее.

И в то же время опять его охватило болезненно-острое желание. Какой ужас, подумал он, какая грязь!..

На чашке были нарисованы синевато-черные широкие листья какой-то травы. В некоторых местах рисунок слегка побурел.

Простой, реалистический рисунок заглушал в Кикудзи нездоровую чувственность. И строгая форма чашки тоже.

– Прелестно! – сказал он и наконец взял чашку в руки.

– Не знаю, я плохо в этом разбираюсь… Но мама очень ее любила, постоянно пила из нее чай.

– Да, для женщины она, безусловно, хороша. Для женщины…

Кикудзи сказал это и почувствовал: мать Фумико была женщиной, и для него и вообще…

Зачем Фумико принесла ему эту чашку? Да еще со следами от губной помады матери?

Что это – наивность или душевная черствость?

Кикудзи держал чашку в ладонях, но старался не касаться того места, где виднелся странный след.

– Фумико, уберите ее, пожалуйста! А то Куримото начнет ее разглядывать, и тогда разговоров не оберешься.

– Хорошо.

Фумико положила чашку в футляр, завернула и вышла в переднюю.

Конечно же, она хотела подарить ему эту чашку! Для того и принесла. Но упустила подходящий момент, а может быть, решила, что сино ему не понравилось.

Вошла Тикако.

– Кикудзи-сан, вы не дадите кувшин госпожи Оота?

– А может, обойдемся нашим? Тем более, что у нас в гостях Фумико-сан.

– Вот странно! Именно потому, что Фумико-сан здесь, я и хочу взять тот кувшин. Мы же хотели поговорить, вспомнить ее мать. Кувшин ведь подарок… В память о покойной…

– Но вы же ненавидите госпожу Оота! – внезапно сказал Кикудзи.

– Ненавижу? Вот уж неправда! Просто мы не сходились характерами. Да и как можно ненавидеть покойника?.. Конечно, мы не симпатизировали друг другу, это верно. Опять же из-за несходства характеров. И потом я ее ведь видела насквозь…

– Кажется, видеть насквозь – ваша специальность.

– Если боитесь, прячьте от меня свою душу. Вот и все!