Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома

19 июля тот же 3. Ляпунов с тремя князьями — Засекиным, Тюфякиным и Мерином-Волконским, взяв с собою монахов из Чудова монастыря, явились в дом бывшего царя и насильно постригли его в монахи. Старик Василий отчаянно сопротивлялся пострижению — то ли надеялся еще сам поцарствовать, то ли предпочитал закончить жизнь в своем уделе с молодой женой, — но Ляпунов крепко держал старика, а князь Тюфякин произносил за Василия Ивановича монашеские обеты. (Патриарх Гермоген не признает такого пострижения, и иноком будет звать князя Тюфякина.) В результате нового «инока» отвезли в монастырь, его жену также постригли, а царских братьев Дмитрия и Ивана посадили под арест. Боярская дума разослала по городам сообщение, что «…июля в 17 день государь, царь и великий князь Василий Иванович всеа Русии, по челобитью всех людей, государство отставил и съехал на свой на старой двор и ныне в чернцех».

Победитель под Клушином, гетман Жолкевский, в то время стоял в Можайске и бомбардировал московских бояр письмами с призывом присягнуть новому царю — Владиславу Сигизмундовичу. Позднее гетман не без основания будет утверждать, что он самым непосредственным образом причастен к свержению царя Василия. Бояр пугал католический царь, но еще больше пугал царь «воровской», Лжедмитрий II. Потому московские бояре в конце концов сделали выбор в пользу польского королевича. 17 августа того же года был составлен и утвержден договор патриарха Московского Гермогена и бояр с одной стороны и короля Сигизмунда (в лице гетмана Жолкевского) — с другой о призвании польского королевича в русские цари и о правах православной церкви и бояр при новом монархе. А с 27 августа начали приводить население к присяге королевичу-царю.

Но через два дня к гетману Жолкевскому прибыл посланец от польского короля Сигизмунда, требовавшего, чтобы царем избрали не сына Владислава, но его самого. Однако Жолкевский уже не мог отменить составленный договор; кроме того, он понимал невозможность воцарения католика в Москве, а потому всячески пытался отговорить Сигизмунда от этого шага.

Отбывая в октябре к Смоленску, где король Сигизмунд все также бестолково топтался под стенами крепости, гетман прихватил с собой и бывшего царя Василия, а также его братьев и Екатерину Григорьевну Шуйскую. Только жену эксцаря Марию Петровну Буйносову-Ростовскую не тронули, а оставили в Суздальском Покровском девичьем монастыре. В то время никаких особых возражений и возмущений «увоз» Шуйского не вызвал. Москвичам было наплевать на «царя Ваську».

* * *

И отповедью — да не грянет
Тот страшный клич, что в старину:
«Везде измена — царь в плену!» —
И Русь спасать его не встанет[128]

.

Да, Русь не «встала спасать» низложенного царя, так как таковым его уже не считала. Однако поляки считали по-другому. Им, и прежде всего королю Сигизмунду III, нужно было подтверждение их победы. Кроме того, польский король решил придать своей персоне триумфальный блеск по образцу римских императоров, и в этом спектакле Василию Ивановичу Шуйскому была отведена роль звездного статиста.

Репетицию триумфа король провел еще под Смоленском, куда гетман Жолкевский привез пленников. Так как пленников забрали «как есть», то Василию достали приличествующую его сану одежду — хотя и не царскую. 30 октября Жолкевский имел торжественный въезд в польский стан, везя с собой сверженного царя Василия и братьев его. Один из сотрудников гетмана, передавая пленников королю, высокопарно заявил: «Никогда еще к ногам польских королей не были доставлены такие трофеи, ибо отдается армия, знамена, полководец, правитель земли, наконец, государь со своим государством».

После этих слов у бывшего царя потребовали, чтобы он поклонился королю. Но тут политический покойник «подал голос из руин»: «…не довлеет московскому царю поклониться королю, то судьбами есть праведными Божьими, что приведен я в плен, не вашими руками взят бых, но от московских изменников, от своих раб отдан бых». На короля и польских панов сей горделивый ответ произвел впечатление. По приказу короля ему сшили дорогое царское одеяние: золотой охабень, четыре дорогих кафтана и две шубы, а также дали серебряную посуду.