Тысячелетие России: тайны Рюрикова Дома

Чуть позже ливонцы осадили и сам Псков. Неделю они простояли под Псковом, опустошая окрестности. Страшась штурма и разграбления города, псковичи сдались на милость победителей. Старшая Ливонская рифмованная хроника уточняет: «…Тогда повели переговоры о мире. Мир был заключен тогда с русскими на таких условиях, что Герпольт, который был их князем, по своей доброй воле оставил замки и хорошие земли в руках братьев-тевтонцев, чтобы ими управлял магистр. Тогда штурм [Пскова] не состоялся… Там оставили двух братьев-рыцарей, которым поручили охранять землю, и небольшой отряд немцев».[32] Новгородская Первая летопись старшего извода дополняет: «…бяху бо переветъ держаче с Немци пльсковичи, и подъвели ихъ Твердило Иванковичь съ иными, и самъ поча владети Пльсковомь с Немци, воюя села новгородьская…» То есть пронемецкая партия в Пскове одержала верх, во главе города стал местный боярин Твердило Иванкович, который тут же начал организовывать набеги на новгородские села. Ливонцы же, оставив незначительный гарнизон, ушли к себе.

Действия ливонцев после захвата Изборска трудно объяснимы.

22 сентября 1236 г. литовцы князя Миндовга нанесли Ливонскому ордену меченосцев (и их союзникам-псковичам) сокрушительное поражение у г. Саула (Шяуляя): 48 рыцарей вместе с великим магистром Фолквином фон Винтерштаттеном[33] пали (что составило около половины их списковой численности); набранное среди чуди ополчение разбежалось; из 200 псковских «мужей», отправившихся в злополучный поход на «безбожную Литву», «придоша кождо десятыи въ домы своя». Чтобы хоть как-то восполнить потери, ливонские рыцари безоговорочно подчинились римскому папе и своим старшим тевтонским товарищам, сняли с себя плащи с красными крестами и мечами и облачились в накидки с тевтонским черным «крыжем». И вот через четыре года ливонцы вступили в открытый вооруженный конфликт с псковичами – своими недавними союзниками, – даже несмотря на то, что Литва после Саульской победы только усилилась. Захватом Пскова ливонские рыцари не только обескровили своего союзника, но и заимели в придачу нового противника – Новгород.

А сил держать Псков у ливонцев просто не было. Разграбив окрестности и, вероятно, получив выкуп, отряды датских феодалов и дерптское ополчение потянулось домой. Да и «новоявленные тевтонцы» (бывшие ливонские рыцари-меченосцы) лишними силами не располагали – как было сказано выше, они смогли оставить в Пскове только двух рыцарей с их отрядами, т. е. от силы сотню человек. Ливонский хроникер недоумевал по этому поводу: «…Это – неудача. Кто покорил хорошие земли и их плохо занял военной силой, тот заплачет, когда он будет иметь убыток, когда он, очень вероятно, потерпит неудачу».[34] С большой натяжкой действия ливонцев можно объясняться алчностью – при полном отсутствии предвидения последствий своих скоропалительных поступков.

Но если логику действий ливонцев еще можно понять, то роль князя-изменника Ярослава Владимировича (Герпольта) не вкладывается в иудино ложе «предал – заплатили». Начнем с того, что еще в 1233 г. новгородские «диссиденты» пытались противопоставить его Ярославу Всеволодовичу и даже захватили для него Изборск, но псковичи взяли князя-мятежника в плен и передали в Переяславль-Залесский. Обычно в таких ситуациях мятежному князю грозило пожизненное пребывание в «порубе» (Рюриковичи не убивали друг друга открыто из мести, если соперник попадал им в руки – как-никак они были родственниками, в жилах которых текла «голубая кровь»[35]): вспомним, например, Судислава, брат которого, Ярослав Мудрый, держал оного в «порубе» 24 года.[36] И действительно, новгородский летописец пишет, что Ярослав Всеволодович своего тезку «исковавъ, поточи я въ Переяслаль». Сразу же возникает вопрос: каким образом Ярослав Владимирович оказался на свободе? Кто его выпустил? Кажется сомнительным, чтобы у него, мелкого (без)удельного князя, нашлись столь деятельные и могущественные сторонники, которые могли бы организовать ему побег в стольном городе Ярослава Всеволодовича. В 1238 г. Переяславль-Залесский был захвачен татарами – но опять-таки маловероятно, чтобы татары озаботились в сей драматический момент его освобождением: зачем им опекаться безызвестным колодником? В лучшем случае его бы забрали в Орду – а там хан или другой вельможа решал бы его судьбу. Но у Ярослава Всеволодовича был мир с татарами – зачем им в таком случае нужно было усложнять жизнь своему русскому союзнику?

Еще более странным выглядит поведение Ярослава Владимировича во время захвата Пскова: он уступает Псков немцам – при условии отказа ливонцев от штурма города. Благородство, столь не свойственное князьям-изгоям!