Тысячелетие вокруг Каспия

Творчество людей многолико. Наука — только один из его вариантов, и далеко не самый популярный. В науке цель — эмпирическое обобщение, в литературе — вымысел, в мифотворчестве — вымысел, выдаваемый за истину: это-то наиболее понятно и близко массовому восприятию. То, что ценой жизни устанавливается ученым исследователем, обывателю непонятно и неинтересно. А то, что выдумано с расчетом на уровень читателя — легко усвояемо. Поэтому нет ничего удивительного, что древний европейский, а точнее — аккадийский или шумерский миф о Каине и Авеле, земледельце и скотоводе, воскресает в интерпретации истории Азии и Северной Африки. Меняется лишь оценка сторон, автор книги «Бытия» сочувствовал скотоводу Авелю, а наши историки и их читатели — земледельцу Каину, но ни те, ни другие не утруждают себя доказательствами своих тезисов. Им они просто не нужны.

И тут мы наталкивается на новое явление: подмену исследования декларацией, тщательного изложения причинных связей во временной последовательности — живописными описаниями личных впечатлений авторов произведений, написанных столь талантливо, что они заслоняют собой историческую действительность. Литературные образы Роланда или Вильгельма Телля ничего общего не имеют со своими прототипами, но вымышленные, а не действительные герои становятся образцами для потомков, а когда проходят века, то начинаются поиски Атлантиды, Шамбалы и Эльдорадо. Места для научного анализа прошлого не остается. Соблазнительность вымысла отметил даже сам А. С. Пушкин, заявивший, что «…низких истин мне дороже нас возвышающий обман». Прав ли он? Чем является миф для человечества: благом или злом?

Сначала уточним значение термина «миф» как источник информации. Значение это двояко: 1) по-русски «миф» — это вымысел, искажение фактов, несоответствие рассказа реальности; 2) «миф» — это древняя литературная форма — сказания о богах и героях.[446] Приведенные понимания встречаются одинаково часто, хотя по смыслу противоположны друг другу. Соответственно и отношение к мифу возможно двоякое: либо это разновидность лжи, сознательной или бессознательной, либо «миф не есть бытие идеальное, но жизненно ощущаемая и творимая вещественная реальность».[447] Если это верно то «призыв» создать новую мифологию — «мифологию разума», выдвинутый Гегелем как «первая программа системы немецкого идеализма»,[448] основателен и перспективен. Примирить эти два значения невозможно. Значит, надо сделать выбор.

А. В. Гулыга, в цитируемой статье, кратко и точно отмечает особенности мифа. «Миф не знает категории времени, жизнь в мифе — вечное повторение».[449] Отсюда вытекает, что история — наука о событиях в их связи и последовательности — антипод мифа; это подкрепляет первый тезис — миф лежит в сфере лжи.

«Миф не знает различия между естественным и сверхъестественным», причем под последним понимается нечто, находящееся в воображении, но формирующее и подчиняющее силы природы при помощи воображения. Под природой понимается «все предметное, включая общество».[450]

Это последнее утверждение поясняет механизм воздействия мифа на действительность. Воображенное, хотя само по себе не субстанционально, но влияет на характер поведения людей, на выбор решения в альтернативных ситуациях, на направление творческих усилий. Но коль скоро так, то решения могут быть и ложными, а творческие усилия — губительными. Поэтому миф не так уж безобиден, и обращаться с ним следует осторожно, как с неразряженной бомбой, тем более что «в мифе есть своя логика, разрешающая противоположные высказывания. Формальная логика с запретом противоречия — антитеза мифа». Но ведь это право на безответственность и беспочвенность суждений, т. е. на ложь, пусть бессознательную; но от бессознательности и искренности лжеца ничуть не легче. Да, «миф — это форма мысли, свойственная человеку, как другие формы. Разрушение мифа ведет не к победе рациональности, а к утверждению другого мифа. Демифологизация невозможна!».[451] Если это верно, то невозможна наука, а ведь она существует и приносит кое-какие результаты, от которых не стоит отказываться.

Но коль скоро так, то мифология и наука связаны не прямой, а обратной пропорциональностью; значит, мифотворчество — противник науки, тем более грозный, что оно просочилось в некоторые разделы науки и, в частности, в концепцию физического времени как четвертого измерения в пространственно-временном континууме. Но при занятиях историей, географией, геологией, зоологией и т. п. время рассматривается как «дление»,[452] ибо оно необратимо, а потому поддается фиксации. Континуум же пригоден для мифов, порождающих призраки, неразвивающиеся по ходу реального времени.

Однако мифы, несмотря на призрачность своей природы, совсем не безвредны. Они норовят подменить собой эмпирические обобщения наблюдаемых фактов, т. е. занять место науки и заменить аргументацию декларациями, подлежащими принятию без критики. Проверить данные мифа невозможно. Когда миф торжествует, то наступает подлинный упадок науки, да и всей культуры.