Тысячелетний воин Ярополк (СИ)

Девочка-оборотень радостно подскочила к трупу, а когда схватила посеребрённое оружие, взвизгнула и затрясла обожжёнными пальцами.

– Тряпкой обмотай! — прокричал я, коротко глянув на девчурку и сделал колющий удар клинком в лицо навьему ходоку. — Да сдохни ты наконец, мразь! — выругался я, шурудя остриём в ране булькающего трупа, а потом ругнулся ещё раз, но от неожиданности.

По моим рукам пробежала яркая рыжая молния. Она скользнула вдоль клинка и исчезла в ране. Плоть мертвеца сразу зашкворчала чёрными брызгами, как кусок мяса на сковороде.

– Ох, блин, – выдохнул я и вынул меч.

Кончик пылал, словно его вынули из кузнечного горна, а когда начал остывать, на железе осталась синеватая окалина и пригоревшее мясо. Я медленно обернулся, поймав хмурый и серьёзный взгляд Гореславы. Она открыла рот, чтоб что-то сказать, а потом закрыла, передумав.

Я поглядел сперва на меч, а потом на упавшего к моим ногам навьего ходока.

– Не понимаю.

А потом взгляд упал на ещё одного мёртвого. Быстро скользнув к нему, я повторил удар. Клинок вонзился в плоть, но никакой молнии, никакого каления железа не произошло. Хорошо, что передо мной был не здоровенный детина, а хлюпик, которого получилось располосовать на куски даже в этой тесноте. Хотя пришлось для добротного замаха немного присесть, как при пляске в гопак. Но ноги не подвели, и я вскочил с места, ударив ещё одного. Меч застрял в грудине, да к тому же мертвяк ухватился за клинок руками, отчего с ладоней начали падать хлопья чёрной шипящей пены, и из раны полезла та же гадость. Я ударил его ногой в живот, пытаясь стряхнуть с клинка, но ничего не получилось.

– Пригнись! — послышался крик Гореславы.

А когда я наклонился вбок, голова трупа разлетелась темными брызгами, оставив шмотки проклятого мяса на потолке и трубах. Словно камень в ведро с дерьмом кинули, и то испачкало всё вокруг.

– Вотжешь, – процедил я, чувствуя клок плоти на лице.

Но зато можно передохнуть. Нежить кончилась и предстояло собирать добычу. За это с радостным усердием взялась Мурка. Она орудовала украденным у меня охотничьим ножом, отрезая остатки голов мертвецам.

Наступила тишина, разбавляемая только чавканьем плоти и сопением девочки-оборотня. Так тихо бывает утром в лесу, когда ранние птахи ещё проснулись, а ночные звери ложатся в свои логова, догрызая остатки добычи.

Я брезгливо смахнул с себя ошмётки нежити и повернулся к Гореславе.

– Домой? – осторожно спросила она.

Деву словно подменили. Из взбалмошной дурочки мгновенно превратилась в суровую богиню.

– Нет, – поглядев на кончик меча, на котором виднелась окалина, – на другой заказ. Я хочу понять.

– Не торопись, – произнесла Гореслава. – Я вижу одно из твоих проклятий, пробудившихся ото сна. Подойди.

Я приблизился, и дева легонько дотронулась пальцами до моих висков. Кожу защипало, а в голове начал нарастать ровный гул, как утробная шаманская песня. «У-у-у-у-м-м-м. У-у-у-ум-м-м-м». Глаза защипало, и на них навернулись слёзы. А ещё в воздухе запахло дымом. И крики, смешанные с треском пылающего дерева, как отзвук пожарища сожжённой мной деревни.

– Проклятие Симаргла, – прошептала дева. – Осторожнее с ним.

Симаргл. Когда Перун в ярости, он не только лупит своим молниями по деревьям, зверью, домам и людям, как ревнивец в исступлении. Порой спускает с цепи своего крылатого пса, воплощающего в себе лесные пожары, сжигающего всё на своём пути. Целые города осыпаются пеплом. Многие сотни людей погибают во пламени, задыхаются в дыму, замерзают без крова, умирают от голода без сгинувших запасов.

Я помню, как этот неистовый зверь носился по буреломам, оставляя за собой взметающиеся к самому небу языки жаркого пламени, рассыпающиеся золой тысячелетние древа и дикий ужас лесных созданий, бегущих куда глаза глядят в спасении. Тогда нет правых и виноватых. Есть лишь живые и мёртвые.

Симаргл. Я до хруста пальцев стиснул клинок, и пригоревшая к нему плоть пошла смрадным дымом, будто мне одного проклятия Велеса мало.

– Ещё одно задание! – прорычал я, но дева пожала плечами.

– Телефон не работает.

– Чёрт, – выругался и направился к выходу.

Сзади пыхтела Мурка, таща в руках отрезанные головы. Когда вышли на свежий воздух, то оказалось, что и стражники, и извозчик по-прежнему ковырялись под крышками… вспомнил слово, под капотами. При виде страшной ноши девочки-оборотня один из полицейских сперва сморщился, а потом пошёл к зарослям клёна, растущим у забора одноэтажных домов. Краем глаза я заметил, как извозчик замер с ключами в руках.

– Это что за хрень? – вытаращившись, спросил нас второй страж, а когда Мурка подняла один из трофеев повыше, попятился.

– Бродячие мертвецы, – произнёс я, утерев грязное лицо. – Там какие-то грамоты заполнить надо. И дай позвонить.

– Не дам. У нас все телефоны разом сели. И радиостанции тоже. И аккумулятор на машине.