Мне уже было плевать на все к седьмому этажу. Выйдя с лестничной площадки, я прошагал по короткому узкому коридору. Дверь в клуб «Курой Кири» была широко распахнута. У входа — ни одного накачанного вышибалы, ни типчиков скользкого вида, смахивающих на гангстеров, ни даже вывески «Только для членов». Это без надобности, потому что и так все знали правила и могли смекнуть насчет последствий. Подчеркивать эксклюзивность клуба «Курой Кири» — все равно что прицепить акуле на нос табличку «Опасно!».
Сразу за входом выстроилась шеренга японочек в одинаковых черных платьях и белых перчатках по локоть. Тонкие обнаженные шеи, лепные скулы, блестящие черные волосы и сверкающие карие глаза. Я с такой скоростью бегал глазами от одной девчонки к другой и обратно, что так и не понял, сколько их всего, не говоря уж о том, чтобы отличить их друг от дружки. Бесконечные ноги в черных чулках, губы накрашены алым оттенка «сердечный приступ», такие изгибы, от которых дешевый писака детективов изошел бы слюнями и метафорами. На секунду мне пришлось уставиться на носки собственных ботинок, чтобы откалибровать взгляд заново. Девушек я особо не поразил: они отмстили мое присутствие натянутыми улыбками и косыми взглядами в сторону своего босса.
— О! О! О! — воскликнула матрона, клацая по полу шпильками и размахивая руками.
А я торчал у входа с тупой американской улыбкой на физиономии и шарил глазами по залу в поисках Накодо. Было слишком темно и мало что видно. Приглушенный свет и черный декор. Черные стены, черные полы, черные столики. Все мужчины — в черных пиджаках поверх накрахмаленных белых рубашек. Все женщины — в черных платьях, черных туфельках и белых перчатках по локоть. На мне — мои всегдашние черные брюки, белая рубашка и черные остроносые ботинки, но все равно я был не в тему, словно червяк в суси-ролле «дракон».
Тут снова нарисовалась матрона, таща на буксире юную блондинку, и чуть ли не ткнула мне ее в лицо. Я был бы только за. Ростом блондинка была примерно шесть футов, с длинными волосами солнечного цвета и с такой кучей веснушек, что вы бы их считали много дней. Судя по тому, как ее тело вписалось в форменное черное платье, скорее всего, это были бы самые незабываемые дни вашей жизни.
— Прости, дружок, — заговорила блондинка с мощным австралийским выговором. — Здеся клуб этот для членов только, тутошний клуб! Ублюдки, а? Леди хотят, чтоб я базарила, потому как она английский не сечет, да? Типа, лучше ты гуляй отсюда, если не хоть, чтоб она развопилась и громилу кликнула. Невезуха, дружок. Не кисни. Салют! Бывай!
Мда — заурядная Элиза Дулиттл. Улыбнувшись австралийской цыпочке, я замахал рукой матроне, та стояла в нескольких футах поодаль, озабоченно глядя на нас.
—
Матрона склонила голову, удивившись, что я не только говорю по-японски, но и гавкаю на нем. Осторожненько она подобралась ближе, теперь вся сплошь улыбка, спокойно опустив руки. И все равно в глаза бросалось, что ей непривычно иметь дело с иностранцами, а может, просто с немиллионерами.
— Простите, что беспокою вас, — продолжил я по-японски.
— Да? — сказала матрона.
— Вот эта женщина, — кивнул я и сторону цыпочки, которая тут же включила широченную улыбку. На зубах у нее веснушек не было.
— Да? — повторила матрона.
— Ни слова не пойму из того, что она говорит. Она со мной по-английски разговаривает. По крайней мере, мне так кажется. Видите ли, я француз. Из Франции.
— Из Франции? — спросила матрона.
— Ну, Франция в виде Польши, по крайней мере с маминой стороны. Она вообще-то русская, из деревушки в Стамбуле, бывшем Константинополе. Но по-английски я не умею. Я говорю по-французски.
— По-французски? — спросила матрона.
— Я здесь на
— Господин Накодо? — озадачилась матрона.
—
Тут матрона улыбнулась и как из пулемета застрочила на очень беглом, без акцента, прямиком-из-Сорбонны французском. Понятия не имею, о чем она лопотала, да и наплевать. Убедившись, что теперь я точно знаю свой шесток, матрона поклонилась и зашагала в темные дебри клуба «Черный туман». Парочка из пяти-шести красавиц японок мелодично хихикнули и кучкой последовали за хозяйкой.