Тысячный этаж

Никто не потребовал доказательств и не выдвинул обвинений. Эйвери знала, что она виновата хотя бы в том, что открыла люк на крышу, но в итоге наверх поднялась бригада ремонтников и навсегда запечатала его. А теперь взгляды окружающих преследовали ее пуще прежнего. «Какое безрассудство проявила Эйвери Фуллер! – шептались они. – Пустила свою выпившую подругу на крышу. Какой трагический несчастный случай».

Зазвучал огромный церковный орган, все поднялись для похоронного гимна. Эйвери взяла старомодный молитвенник – в этой церкви слова не проецировались на линзы – и стала хрипло подпевать. Книгу она держала правой рукой, а левая, та, что ближе к Атласу, была опущена. Парень коснулся мизинцем ладони Эйвери, осторожно, словно безмолвно поддерживал ее.

Девушка сделала вид, что не заметила. Она чувствовала, как Леда пялится на нее сзади, словно испытывая Эйвери на прочность.

Она не понимала, как ей быть с Атласом. Эйвери так сильно любила его, что это причиняло боль. Любовь наполняла каждую клеточку ее существа. Но теперь ее чувство было слишком сложным, омраченным трагедией и скорбью.

Теперь они не могли убежать, ведь Леда знала правду. Прежде все можно было уладить – родители сочинили бы какую-нибудь историю, как в прошлом году после исчезновения Атласа. Но Эйвери не сомневалась, что стоит им уехать, как Леда тут же раскроет их секрет. Девушка не могла поступить так с родителями. Они с Атласом должны остаться, по крайней мере, пока не придумают, что делать с Ледой.

«Тайна за тайну», – язвительно подумала Эйвери. У нее тоже имелось теперь тайное оружие против Леды. Но сколько продлится это хрупкое перемирие?

Теперь все иначе. Казалось, жизнь до гибели Эрис проходила в другом мире. Прежняя Эйвери исчезла. Прежняя Эйвери была сломлена, а из осколков явилась новая – более суровая и настороженная.

Стоя в церкви и не имея возможности оплакать подругу, Эйвери подумала, что никогда не почувствует себя в безопасности, пока рядом крутится Леда.

Мэриель

Мэриель стояла в задних рядах церкви в тени, сама напоминая тень. Девушка оделась в то самое черное платье, которое так не понравилось Эрис, – другого подходящего в ее гардеробе не было, – но вместе с накинутым поверх свитером, черными балетками и серьгами с искусственным жемчугом оно смотрелось вполне прилично. Мэриель даже не накрасилась своей излюбленной алой помадой, только припудрила покрасневшие веки, опухшие от слез. Ей хотелось хорошо выглядеть, провожая Эрис в последний путь. Ее единственную любовь, хотя Мэриель так и не сказала об этом.

Она так крепко сжала в кармане четки, что побелела рука. Девушка осмотрелась.

Церковь наводнило множество людей в черных дизайнерских одеждах, со стегаными лакированными сумочками и однотонными носовыми платками. Неужели все они друзья Эрис? Они не знали ее так близко, как Мэриель. И не тосковали по ней так же, раздавленные всепоглощающим горем. Последние три дня Мэриель просыпалась по утрам и думала о том, что хочет сказать Эрис, но вскоре возвращалась к реальности. И ее опять одолевала скорбь.

Но вместе с этим горьким чувством она испытывала угрызения совести – все из-за тех жестоких слов, что сказала Эрис в ночь ее смерти. Мэриель не хотела этого, просто расстроилась и боялась потерять подругу, как только та вернется на верхние этажи. А когда Эрис отправилась на вечеринку одна, Мэриель жутко разозлилась.

Она любила Эрис больше, чем та любила ее – если вообще любила. Эта мысль пугала Мэриель.

Она полюбила Эрис почти сразу. Сама не понимала, почему ее непреодолимо влекло к ней с первых секунд знакомства. Конечно, Эрис была яркой и беззаботной, но в то же время притягательной, наполненной светом и внутренней энергией, которая заряжала саму Мэриель. Она пыталась сопротивляться, но безуспешно. Невозможно было не полюбить Эрис.

Когда та позвонила ей ночью с вечеринки, Мэриель облегченно вздохнула. Они помирятся. Эрис обещала скоро приехать. Мэриель прождала ее всю ночь и половину утра, но подруга так и не появилась.

Будто навсегда потерялась в «верхнем» мире.

Взгляд Мэриель проследовал к гробу возле алтаря. Она не могла поверить, что Эрис действительно лежит внутри, ведь там недостаточно места для такой девушки, с ее глубоким раскатистым смехом, размашистыми жестами и бурными эмоциями. Вся эта церковь – как и вся Башня – не была способна вместить ее. Эрис выходила далеко за ее пределы.

Пока священник бубнил слова молитв, Мэриель думала о том, как умерла Эрис. Говорили, что она последовала за своими безмозглыми подружками вверх по лестнице и забралась на крышу Башни, куда запрещен доступ. Что она слишком много выпила, поскользнулась и упала – ужасный, трагический несчастный случай, который можно было предотвратить.

Мэриель знала, что это неправда. Эрис сама сказала, что не пила. А потом прислала странное сообщение, что собирается помочь другу. Что именно хотела сделать Эрис? Что за друг послал Эрис на крышу? Картинка не складывалась, и это терзало Мэриель.