У

О нем, о моем братишке, не скажешь, что он еще не нюхал опасностей. Несколько лет назад мы с ним как-то отправились на велосипедах в лес на рыбалку. Дело было уже к ночи в Иванов день. Мы заехали далеко в чащу густого леса на окраине Тронхейма. Эвену было тогда лет тринадцать-четырнадцать. Вскоре мы нашли хорошее рыбное место. Прислонили велосипеды к дереву и направились к озеру через болотце. Мы шли по мосткам, проложенным через болото, и были настроены на мирное приключение, без всяких опасностей. Вокруг царили тишина и покой. Поблизости ни души. И вдруг неподалеку раздался жуткий рев и закачались ветки берез. Там был медведь. И это чистая правда. Мы его так и не видели, но в ближайшие дни несколько человек подтвердили, что в окрестностях бродит пара медведей. Незадолго до этого мы оба видели в кино фильм Жан-Жака Анно «Медведь» и не сомневались, что теперь слышим медвежий рев. Надо же было такому случиться, чтобы очутиться одним в совершенно безлюдном месте, причем еще и босиком, так как разулись, прежде чем пуститься через болото. Разутый человек чувствует себя беззащитным. Мы были беззащитны. А рядом ревет медведь! Рев был агрессивный. Можете не сомневаться! Не потому, что у зверя был период течки, и не потому, что он искал себе пару. Рев предвещал смерть и погибель. Наверное, я испугался не меньше, чем Эвен, но, будучи старшим братом, решил, что должен держаться спокойно и как полагается. Поблизости был лодочный сарай, я завел туда Эвена. Дверь не запиралась. Мы уселись на банке в одной из лодок и стали обуваться. Эвен вот-вот готов был расплакаться. В рюкзаке у нас был мед. Для полного удовольствия мы собирались заваривать ночью чай с медом. Об удовольствии теперь нечего было и думать. Мы боялись, как бы медведь, учуяв мед, не ринулся за нами в сарай, а там прижмет нас в угол, и конец! Прятаться в сарае было еще страшней, чем остаться в лесу под деревьями. Мы ничего не видели вокруг. У нас все время было такое чувство, что мы со всех сторон окружены врагами. Я пересилил себя и заставил Эвена выскочить за порог и бежать к велосипедам. А бежать надо было в ту сторону, откуда донесся рев. Мы дунули что было духу. Повсюду нам мерещились медведи. Полчища медведей. Мы взлетели на велосипеды и умчались. Нескоро еще нам удалось успокоиться. Спустя час мы встретили на дороге двух мужчин и рассказали им, что с нами приключилось. Они высмеяли нас. Расхохотались и сказали, что это, верно, был бобр. Но это был не бобр. Я достаточно навидался и наслушался бобров, чтобы отличить бобра от медведя. Мужчины только смеялись.

Интересно послушать, как они будут смеяться, когда мы добьемся, что Норвегия займет видное место на карте мира!

Вот самая жуткая история, какую мне пришлось пережить. И хотя Эвен не признается, я уверен, и для него она самая жуткая. Может быть, это еще не самая жуткая жуть, какая бывает. Во всяком случае, когда рассказываешь о ней в теплой комнате годы спустя. Но тогда, хоть и летней ночью, было достаточно жутко. В каком-то смысле все равно, что оказаться зимней ночью под открытым небом. В моей экспедиции я сам решаю, что считается за зимнюю ночь, а что нет. Та определенно была зимняя. Словом, была у нас за плечами зимняя ночь!

Во время прогулки по лесу я принялся излагать Эвену свою сложную теорию. Я говорил про лед и древние времена. В моем представлении это звучит весьма убедительно. Но Эвен принял теорию скептически. Родной брат — и вдруг скептическое отношение! Какое же неприятие ожидает меня у посторонних людей? Наверняка очень мощное.

Эвен говорит, что Полинезия — это тысяча островов. Не тысяча, возражаю я. «Поли» значит «много». Не тысяча. Все равно! Откуда нам знать, у какого острова лежат коньки, если — слово «если» он произносит с подчеркнутым ударением — если они вообще где-то лежат? Хороший вопрос! Некоторое время мы шагаем молча, и я мысленно формулирую ответ. «Ну, давай же! — говорю я себе. — Думай скорей! Думай, думай, думай!» Это то, к чему мне надо готовиться. Мне предстоит пройти через огонь и воду. Чем больше скептических вопросов, тем лучше! Тем значительнее победа! Через некоторое время Эвен спрашивает меня, слышал ли я его вопрос. А как же, разумеется слышал!

Вот мой ответ. Во-первых, нам известно, откуда отправился Хейердал и где он причалил к земле. Из этого можно исходить. О'кей? Эвен кивает. А во-вторых, мы можем раздобыть карту, пометить на ней путь Хейердала и найти место, куда он приплыл или, кажется, куда его выбросило волнами.

— Тогда получается, мы в основном опираемся на путешествие Хейердала, — говорит Эвен.

— Можно и так сказать, — отвечаю я, — но главное — это ветер.

— Ветер, — повторяет за мной Эвен.

Я принимаюсь объяснять ему, что, согласно имеющимся у меня сведениям, все указывает на то, что в этих широтах дуют постоянные ветры. Раз они помогли Хейердалу пересечь океан, то могли домчать туда же и конькобежцев. Домчат и нас. Если захотим.

— А мы хотим? — спрашивает Эвен.

Я только пожимаю плечами:

— Хотим, конечно.