У

Это сложная форма психической усталости. Я уже читал, что такое бывает. Об этом в одном из своих интервью говорил Тур Хейердал. Он называет это «экспедиционной горячкой». Когда люди длительное время живут рядом, в тесном общении в условиях необитаемой местности, это влияет на их ментальность. Хейердал говорит: «В одной из своих наиболее продолжительных экспедиций я столкнулся с тем, что самый дружелюбный и легкий в общении человек, какой только когда-либо становился членом моей команды и который остается таким же и по сей день, вдруг стал совершенно несносным. Он сделался угрюмым и раздражительным».

В этом же интервью Хейердал сказал, что опытный руководитель должен всегда быть начеку, имея в виду такую опасность. А руководитель — я. Я тотчас же обратил на это внимание.

— Ну и что опять не так? — упрямо говорит Эгиль.

Ингве не опускается до ответа.

— Так как же тебя звать — Трюгве? — спрашивает Эгиль злорадным тоном.

Для Ингве это удар по самым глубинам психики.

— Перестань, — говорит Руар. — Довольно тебе.

Но Эгиль не отстает.

— Извиняюсь, конечно, — говорит он, — запутаться так легко. Согласитесь, эти имена очень похожи. Страсть как похожи.

Я рад, что скоро мы уезжаем домой. Если так будет продолжаться, то мы все поголовно станем жертвами экспедиционной лихорадки. По сравнению с Хейердалом и его командой мы не так уж и много времени провели в экспедиции. Но для нас с лихвой хватило. Мы привыкли к совершенно другой жизни. А вдобавок и исследовательская работа окончательно сошла на нет. Мы не сдвигаемся ни на шаг. Мы выдохлись. И кофе у нас совсем не осталось, и ни единой сигареты. Мы с Мартином вот уже несколько дней стреляем у Мии самокрутки.

Мии радушен и щедр и, кажется, нисколько не обижается. В благодарность Мартин отдал ему «Библейский код» в его полное распоряжение. А я подарил ему стеклянные бусы. Да нет, шучу, я подарил ему летающую тарелку фрисби.

Мы непрестанно высматриваем, не покажется ли судно. Мы играем в бадминтон, боулинг и ятзы и то и дело с тоской поглядываем на море. Хорошая штука — судно! Корабли наводят мосты между людьми и населенными пунктами. Иногда между необитаемыми островами и вполне обитаемыми землями. И это великое благо. Вот все говорят о колесе, какая это нужная вещь. Колесо — вещь, конечно, отличная. Круглая и отличная. Но по сравнению с морским судном оно ерунда. У судна ход такой плавный, а главное, оно справляется со стихией, для человека недоступной. Для человека эта стихия смертельна. А колесо только помогает нам немного быстрее передвигаться по суше, чем мы ходим пешком. Но зато судно может потонуть. Такое вот «но»! Впрочем, колеса ведь держатся на плаву. Когда судно тонет, люди цепляются за красно-белые спасательные круги. Для судна это, должно быть, выглядит иронией судьбы. А кроме того, суда частенько заставляют себе долго ждать. Наше судно, например, не торопится к нам. И Эгиль дошел до последней черты. Он хочет, чтобы я позвонил в судоходную компанию на Раротонгу и как следует их отчихвостил.

— Мы же можем построить плот, — говорит Эгиль, — и вернуться в цивилизованный мир собственными силами.

— Нет, не можем. — И я объясняю ему почему.

Во-первых, у Эгиля сейчас экспедиционная горячка, и он не в состоянии принять ситуацию такой, как она есть. В нем идет непрестанная борьба между тем, что есть в реальности, и тем, что должно быть, и потому он в невменяемом состоянии. Во-вторых, мы не знаем, как строятся плоты, а в-третьих, это слишком опасно. Плот — не для таких, как мы. Вот лодки, автобусы, автомобили и велосипеды — это да, а плоты — нет. От плотов нам лучше держаться подальше. Плоты — для таких, как Хейердал. И для детей во время каникул, чтобы плавать в пруду.