У

И все-таки по натуре я оптимист. Я верю, что если мы возьмем все лучшее от поколения родителей и все лучшее от нашего, то кое-что у нас должно получиться. Во мне все время сидит мысль: как мало я еще сделал. Недостаточно вкладывал душу и так далее. Мне не хватает сопротивления. Все у меня идет как надо, но, по сути, я верчусь на одном месте. Это как если бы ты, играя в футбол, не считал голов. Как будто тебя это не касается. Нет у меня королевской мысли!

Эгиль об Эгиле.

Родился в тысяча девятьсот шестьдесят девятом в Нью-Йорке. Детство в разных районах Тронхейма. После развода родителей рос вместе с двумя сестрами у матери. Не скажу, чтобы у меня было счастливое детство. Я был сложным, погруженным в себя ребенком. Ощущал себя не таким, как другие, но ужасно боялся чем-то выделяться. Я был стеснительным, но смелел в толпе. На уроках был саркастичен и забавлял класс, наслаждался реакцией соучеников. Саботировал преподавателей. Меня страшно притягивало все недозволенное. Мы воровали и покуривали в лесу, после себя оставляли поджоги. Еще меня, помнится, очень занимали животные, в особенности хищники. Кроме того, футбол и коньки. Стен Стенсен. Это был первый герой, которым я восхищался. В старших классах я стал спокойнее, но никогда не относился к школе серьезно. Не учил уроков. Все предметы давались мне так легко, что раз плюнуть, не надо было даже пальцем шевелить. О старших классах у меня мало радостных воспоминаний. В целом со школой у меня не связано ничего хорошего. Разве что одно — я все время был тайно влюблен в какую-нибудь девочку из своего класса. Мне до сих пор тошно смотреть на школьные здания. После я перешел в гимназию во Франции, куда каждый год принимали некоторое число норвежцев. Тут я внезапно изменился, стал одеваться по-особенному, во все черное, соорудил себе эпатажную прическу, слушал депрессивную пост-панковскую музыку. Словом, обзавелся всеми прибамбасами альтернативной молодежной культуры восьмидесятых. Нас было там несколько таких ребят. Мы чувствовали себя особенными и выдающимися, презирали окружающее нас нормальное большинство, старательно изображали из себя богему, шатались по злачным местам, выпивали и плевали на все, точно нам и черт не брат. В сущности, я был просто самонадеянным щенком. В этом возрасте все по-своему сходят с ума. Богемная жизнь была для меня важнее школы. Я все чаще пропускал уроки и, не закончив и половины гимназического курса, вынужден был вернуться в Норвегию и здесь сдавать выпускные экзамены экстерном. Но задним числом то время вспоминается как очень счастливое. Возможно, я ностальгическая личность, но, как вспоминаю, душа радуется. Мы были тогда все молодняк, только что вылетевший из гнезда. Мы сами за себя решали, как нам жить, и все вокруг было так ново. Первый год мы жили в интернате, а дальше надо было самим подыскивать себе жилье. В это время я открыл для себя литературу. Я лелеял романтический миф о писателе как о поклоняющемся вину, бескомпромиссно посвятившем себя поискам истины художнике, носителе некоей непостижимой тайны, эпатирующем людей нарушением всех принятых правил. Но при всем том мой интерес был глубоким и искренним. Литература стала для меня откровением. Все стало на свои места, среди прочего я понял, что не так одинок в этом мире, как думал раньше, в нем есть люди, похожие на меня. Тогда я решил, что тоже буду писателем.