У алтаря

Графу Ранеку тоже было невесело в этот вечер. Ему не нравилось, что его брат так ухаживает за «выскочкой», когда же он увидел, что все присутствующие последовали примеру настоятеля, его дурное настроение еще усилилось. Но что было хуже всего, это смелость его сына, позволившего себе пригласить на танцы Люси Гюнтер! Из-за прекрасных глаз какой-то мещанки он позабыл о своем положении в свете. Граф решил серьезно отчитать сына, как только окончится этот нестерпимо скучный вечер. Недовольный всеми событиями дня, Ранек со скукой слушал разговоры своих знакомых об охоте и рысистых лошадях, затем, воспользовавшись первой удобной минутой, вышел из зала на террасу. Погруженный в свои невеселые думы, он спустился с нескольких ступенек и вдруг увидел на одной из боковых скамеек темную фигуру, прислонившуюся лбом к холодной каменной спинке. Поколебавшись несколько секунд, Ранек подошел ближе и, положив руку на плечо одиноко сидящего человека, тихо позвал:

— Бруно!

Монах вздрогнул и вскочил с места. Было слишком темно, и граф не мог видеть, как бледно и расстроено его лицо.

— Что ты тут делаешь один? — с тревогой спросил граф. — Почему ты не в зале?

— Там слишком душно, — сдавленным голосом ответил отец Бенедикт.

— Я знаю, ты не любишь светских развлечений, — покачав головой, сказал граф, — и, вероятно, не особенно благодарен моему брату за то, что он привел тебя на бал. Но, по-моему, ты уж слишком строго относишься ко всему и не только не любишь, а как будто даже ненавидишь все светские удовольствия.

— Я действительно ненавижу их! — глухим голосом подтвердил Бруно.

Оба стояли теперь на террасе и сквозь открытое окно смотрели на вертевшуюся под музыку толпу.

— Ты заходишь очень далеко в своем аскетизме, — продолжал граф. — Ты прекрасно видишь, что и сам настоятель, и другие иноки не только не осуждают, но иногда и сами посещают празднества. Да это и понятно. Вы, духовники и воспитатели наших детей, не можете порвать все отношения с обществом.

Отец Бенедикт ничего не ответил. Облокотившись о спинку скамьи, он мрачно смотрел вниз.

— Пойдем в зал, — предложил Ранек, — так неприятно в этой темноте!

— Не всем неприятно, — с горечью возразил монах. — Иногда на этой пустынной и темной террасе можно больше увидеть и узнать, чем в светлом зале.

— Твой строгий слух, вероятно, оскорблен каким-нибудь любовным признанием? — невольно улыбаясь, спросил граф. — Такого рода невинные романы часто происходят в кругу молодежи. Не могут же все отказаться от радости жизни подобно тебе!

— Граф Оттфрид в особенности! — резко заметил отец Бенедикт.

Ранек нахмурился.

— Ты, значит, слышал признание Оттфрида? — проговорил он. — Да, я знаю, он легкомыслен, даже более легкомыслен, чем я мог ожидать. Моему сыну следовало иметь другую цель в жизни, я не думал, что все его честолюбие будет заключаться в том, чтобы играть роль салонного льва. Боюсь, я сделал большой промах в его воспитании. К сожалению, условия моей жизни таковы, что я не мог посвящать много времени своему сыну.

Монах с удивлением смотрел на графа. Он вспомнил, как тот постоянно интересовался и заботился о его воспитании, почему же у него не хватало времени для родного сына?

К счастью, Ранек не заметил молчаливого удивления отца Бенедикта.

— Я надеюсь на твое влияние на Оттфрида, — продолжал он. — Мне хочется, чтобы ты был его духовником.

— Чтобы я был его духовником? — с ужасом повторил монах, отшатнувшись от Ранека. — Убедительно прошу вас, граф, отказаться от этого намерения. Для вашего сына и для меня будет гораздо лучше, если мы станем встречаться как можно реже.

— Нет, нет, я непременно хочу, чтобы вы стали близки друг другу, — ответил граф. — Я вижу, ты будешь строг с ним, ему это не помешает; а он, во всяком случае, не забудет, что видит перед собой священника, своего духовника, к которому обязан относиться с уважением. Ручаюсь тебе, что Оттфрид ничем не оскорбит тебя. Ну, а теперь пойдем. Мой брат, кажется, собирается уезжать и будет недоволен, если заметит твое отсутствие.

Ранек ласково взял отца Бенедикта под руку и увлек с собой в зал.

* * *

— Позвольте спросить, кто этот юный монах, стоящий за креслом прелата? — обратился Гюнтер к хозяину дома, случайно оказавшемуся возле него.

— Вы говорите об отце Бенедикте? Он — монах нашего монастыря, недавно посвященный в сан пастыря. Настоятель возлагает на него большие надежды.

— Вот как? — равнодушно заметил Бернгард, пристально всматриваясь в лицо монаха, точно желая запомнить каждую его черту. — Он, по-видимому, очень близок с графом Ранеком, может быть, состоит с ним в родстве?

— Ничего подобного, между ними нет никакого родства, — возразил барон Бранков, — напротив, отец Бенедикт происходит из очень простой семьи, я все забываю его фамилию — у графа так много имений, а он получил фамилию по названию одного из них. Отец Бенедикт был очень способный, но чрезвычайно бедный мальчик, граф Ранек воспитал его в семинарии, чтобы он мог вступить в наш монастырь. Со стороны графа это только доброе дело, и больше ничего.