У алтаря

Приор взглянул на дерзкого подчиненного с начальственным видом и сухо возразил:

— Вы, кажется, забываете, что я являюсь посредником между простыми монахами и настоятелем? В высшей степени нетактично обращаться к его высокопреподобию, минуя меня.

— Я знаю, что существует такое правило; но ведь это правило, а не запрещение, — спокойно ответил отец Бенедикт. — Кажется, отец настоятель ничего не имеет против моего поступка, так как охотно согласился принять меня. Впрочем, вам, ваше преподобие, незачем тревожиться. Ведь я буду говорить с его высокопреподобием о своем личном деле и ни о чем другом.

Последние слова были так подчеркнуты, что приор невольно насторожился.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он еще строже.

— Хочу сказать, что ничего не сообщу отцу настоятелю о некоторых монастырских делах, как, например, о том, почему ему до сих пор не подают сведений об оставшейся части монастырских денег.

Приор внезапно побледнел, и его острый взгляд еще более враждебно впился в лицо отца Бенедикта.

— Может быть, вы можете дать его высокопреподобию эти сведения? — насмешливо спросил он.

— Сведений дать не могу, — спокойно ответил отец Бенедикт, — но в состоянии указать путь, который многое разъяснит его высокопреподобию. Вероятно, вы помните, ваше преподобие, что бывший казначей незадолго до своего увольнения внезапно заболел? Вы, его постоянный духовник, находились в отсутствии, и мне пришлось исповедовать его.

Приор побледнел еще сильнее.

— Казначей вам в чем-нибудь сознался? — дрогнувшим голосом пробормотал он.

— Почти, хотя не назвал никого! Видно, этот человек прошел хорошую школу. Я, конечно, не надоедал ему расспросами, поскольку его положение и без того было очень тяжелым. Однако исповедь казначея навела меня на мысль, что главный виновник не он, а другое лицо, в руках которого он был лишь простым орудием. Он утаил деньги не для себя. Я убежден, что если отец настоятель окажет на казначея известное давление, ему нетрудно будет узнать всю правду.

— Вы действительно сделали важное открытие, — внезапно охрипшим голосом заметил приор и отвел глаза, так как не мог вынести презрительного взгляда своего подчиненного. — Очень жалею, что вы не сообщили о нем отцу настоятелю тогда же. Ведь это произошло уже несколько недель тому назад.

— Если бы мне не противно было стать доносчиком, то я, вероятно, так бы и поступил. Увидев, что его высокопреподобие принял все меры для того, чтобы хищения из кассы прекратились, я решил не возбуждать вопроса о признании, сделанном казначеем. Я не коснулся бы этого пункта и теперь, если бы вы не вывели меня из себя своими преследованиями. С тех пор как я здесь, вы не оставляете меня в покое, злоупотребляете своей властью начальника. Все ваши придирки, правда, лишь булавочные уколы, но и они становятся невыносимыми, когда повторяются беспрестанно. Прошу вас пощадить меня! Многие в монастыре заслуживают большей ответственности за сделанное ими, чем я.

Если бы отец Бенедикт был менее горд и бесстрашен, он испугался бы взгляда приора, в котором отразилась готовая на все смертельная ненависть.

Молодой монах даже не подозревал, как неосторожен был его поступок; он с презрением отвернулся от приора и вышел из ризницы.

Приор несколько секунд молча смотрел ему вслед, и в голове его проносились злобные мысли: «Он осмеливается грозить мне! Болван-казначей открыл ему глаза на некоторые вещи. Ну, уж я постараюсь, чтобы он не смог сделать еще большую глупость. Да и вы, отец Бенедикт, берегитесь! До сих пор вы были для меня только неудобны, теперь становитесь опасны. Пора убрать вас с моего пути!»

Прошло еще несколько времени. Богато сервированный, обильный монастырский праздничный обед окончился. Настоятель любил в торжественные дни показать богатство монастыря и умел принять всех — и высоко стоящих, и простых людей — с чарующим гостеприимством. Почти все посетители уже разошлись, и прелат прошел к себе.

В назначенный час отец Бенедикт вошел в покои настоятеля. Камердинер провел его прямо в сад, где его высокопреподобие гулял после обеда. Еще издали была видна его высокая фигура в черной рясе с усыпанным бриллиантами большим крестом на груди. Густые серебристые волосы прелата прикрывала круглая бархатная шапочка.

Большой, прекрасно ухоженный монастырский сад мог бы оказать честь и королевскому замку. Бывший граф Ранек ничего не проиграл, избрав себе жизнь монаха. Его брат, владелец майоратного имения, не мог сравниться с ним по богатству и силе влияния; прелат чувствовал себя неограниченным властелином и повелителем в той среде, в которой проводил свою жизнь.

Однако не все благоговели перед настоятелем монастыря, и в частности отец Бенедикт. Его не прельщало великолепие, окружавшее прелата. Может быть, он и мечтал когда-то, что займет со временем такое же почетное место в монастыре, но если у него и были такие честолюбивые мечты, они давно исчезли. Теперь он смотрел на настоятеля и на всю роскошь окружающей обстановки так же холодно-равнодушно, как утром — на толпу, стоявшую на коленях в ожидании его благословения.