У батьки Миная

И мне оставалось только удивляться: здесь, во вражеском тылу, человек говорит и чувствует себя совсем как дома. А впрочем, он и был дома. Только что на берегу тихой речки Усвячи видел я закопченное, полуразрушенное кирпичное строение. Еще совсем недавно это была картонная фабрика. Здесь делали картон для книжных переплетов и обувной промышленности. Директором этой фабрики был Минай Филиппович Шмырев — бывший конюх бывшего помещика Родзянки.

Рассказал батька Минай про своего хозяина, на которого гнул спину до самой солдатчины, до империалистической войны Я подумал было: зачем он рассказывает? А потом понял. Больше всего его беспокоило, что с приходом фашистов могут вернуться на нашу землю те проклятые давнишние порядки, когда хозяйничал здесь Родзянко. Жестокого нрава был пан. И в самой Пудоти, и повсюду окрест называли его «волчьим батькой». И не зря так называли. Был он вроде вожака волчьей стаи. Принадлежавшее ему глухое лесное урочище Родзянко сделал чем-то вроде заказника: крестьянам запрещалось не только собирать здесь грибы-ягоды, но даже появляться. Зато вольготно жилось в лесу медведям, волкам, диким кабанам. Ну и развелось же их! Разоряли медведи ульи на пасеках, резали волки лошадей, коров, овец у крестьян, стада кабанов уничтожали картофельные и свекловичные поля.

Придет, бывало, крестьянин-бедняк к Родзянке, снимет шапку, жалуется:

— Горе у меня, милостивый пан: ваши волки мою корову зарезали.

— Неужто?! — издевательски удивляется «волчий батька». — А разве у тебя была корова? Что ж, продай лапти — купи другую.

Не мог спокойно видеть панский конюх Минай, как, сгорбившись, уходил бедолага из имения. А на смену ему — бородатый пасечник, кланяется в ноги Родзянке:

— Смилуйся, ясновельможный пан. Все мои ульи ваши медведи распотрошили, а то и утащили куда-то.

— А ты уверен, что это мои медведи? Ты у них паспорта проверял? — хохочет Родзянко. — У моих паспорта есть, они в моем лесу прописаны…

Затем батька Минай заговорил о двуногом зверье, что топчет, ранит нашу землю, уничтожает советских людей.

— Ну, у этих-то прописка временная. До поры, как говорится, жбан воду носит…

Тем временем в штаб-квартиру вошли два фронтовых разведчика 4-й ударной армии, 4-я ударная и 1-я Белорусская партизанские бригады сообща удерживали ворота. Через эти ворота минаевцы переправляли фронту коров, лошадей, свиней, овец, везли сено, картошку, зерно. Все это партизаны брали у оккупантов в боях, не давая вывозить в Германию.

Получив у штабников нужные сведения, разведчики ушли. Штаб-квартира стала наполняться командирами, комиссарами, начальниками штабов партизанских отрядов. Предстояло обсудить план нападения на один из вражеских гарнизонов.

А я пошел в отведенную мне хату и при свете коптилки стал писать свой первый отчет в газету. Название пришло само: «У батьки Миная».

У Миная-батьки много леса,
И поля, луга — его отчина.
Хата небом крыта. С неба месяц
Серебро дрожащее раскинул.
А сынов, а дочек у Миная,
Почитай, как звезд погожей ночью, —
Враг от страха так и замирает,
Дрожь так и колотит свору волчью.
Вот Минай свою скликает силу —
Умолкает, слушает дубрава.
— Не дадим в обиду край наш милый!
Защитим и честь его, и славу!
— Не дадим! — взметнулись руки дружно,
— Защитим! — разносит эхо гулко.
— Только крепко помнить, хлопцы, нужно:
В тяжкий бой идем, не на прогулку.
Ранен враг, но он еще не сломлен,
Так что цельтесь прямо в сердце кату…
— Слышим, батька! Наше тебе слово:
Не уйти бандитам от расплаты!
Ночь… Туман… Далекий взрыв гранаты…

«Свадьба»

Чуть свет запрягли хлопцы в легкую фасонистую бричку коня для своего комбрига. Он собрался ехать по отрядам. Поехал и я с Минаем Филипповичем.

Еще не взошло солнце, как мы уже были в первом отряде бригады. Стоял отряд на весьма ответственном участке: неподалеку был Сураж, а там большой, хорошо вооруженный фашистский гарнизон.

Переговорив с командиром, Минай Филиппович поехал дальше. «К Гурко», — сказал он. А я остался в первом партизанском отряде.