У черноморских твердынь. Отдельная Приморская армия в обороне Одессы и Севастополя. Воспоминания

Командир второй роты старший лейтенант Иван Федорович Ромашкин знал, что в дивизию назначен новый командир, но никак не ожидал так скоро встретиться с ним на переднем крае. Рота готовилась к отражению очередной вражеской атаки (она, как по расписанию, каждый день начиналась ровно в восемь). Генерал, положив руки на бруствер, рассматривал оборону противника, разговаривая с кем‑то из бойцов. Старший лейтенант представился.

— У вас трудный участок, — сказал ему генерал. Дав несколько советов, он ушел на КП первого батальона.

Противник начал артподготовку. Как только огонь был перенесен в глубину обороны, к нашим окопам двинулась вражеская пехота. В ее цепях виднелись легкие орудия, минометы. Раньше этого не бывало.

— Смотри, командир, так уверены в победе, что даже пушки и минометы с собой тащат, — промолвил политрук роты Прокофий Небрат.

— Да, назад, видно, не собираются возвращаться, — отвечал Ромашкин. — Но ничего.' Пушки нам пригодятся…

Наблюдая за боем с КП батальона, генерал Петров заметно волновался. Враг упорно шел вперед. Остановить его огнем не удавалось.

— Надо контратаковать! — сказал командир дивизии комбату.

Из окопов уже поднимались наши бойцы. Впереди всех — политрук Небрат. В одно мгновение перед цепью противника выросла наша. Грозно сверкнули штыки. И, как бывало не раз, враг не выдержал, повернул назад, а потом и побежал.

Пять противотанковых пушек с запасом снарядов, два миномета, станковый пулемет и много винтовок стали трофеями одной только второй роты.

Разинский полк оставался в Восточном секторе. Здесь появилась свежая неприятельская дивизия — 13–я пехотная. Ее поддерживали пять артиллерийских полков.

Очередная вражеская атака застала меня на КП первого батальона. Комбат Иван Иванович Сергиенко, наблюдавший за полем боя из щели, вдруг грозно прокричал в телефонную трубку:

— Почему молчит пулемет на левом фланге? Немедленно проверьте. Если надо — сами стреляйте!

Это было адресовано командиру роты лейтенанту Ивану Гринцову. Тот побежал по траншее на левый фланг. Положение действительно было опасным. Заметив, очевидно, что огонь там слабее, атакующие фашисты начали сдвигаться к тому краю. А пулеметный расчет был новый, только что прибыл в батальон, и командир роты не успел познакомиться с людьми перед боем.

Добежав до окопа пулеметчиков, Гринцов увидел: первый номер наклонился вперед и не двигается, а второй номер как ни в чем не бывало стоит сзади.

— Далеко еще. Немного поближе пусть подойдут… — сказал пулеметчик не оборачиваясь, совершенно спокойным тоном.

А до вражеской цепи каких‑нибудь семьдесят метров!..

Гринцов не выдержал, закричал:

— Да что ты делаешь? Они же сейчас забросают тебя гранатами! — И готов был оттолкнуть пулеметчика, чтобы самому открыть огонь.

Но в это мгновение пулемет заговорил. Солдаты противника скопились на узком участке. И первая же очередь скосила чуть не половину. Они были так близко, что и спрятаться уже некуда. Последние повалились метрах в тридцати от пулемета. В наших окопах кричали «ура». Такого действия пулеметного огня, кажется, еще никто в роте не видел.

— Молодчина! — воскликнул Гринцов. — Ты только посмотри, сколько там лежит фашистов! Ордена тебе мало!

Пулеметчик наконец повернулся к командиру роты, и тот увидел, что перед ним девушка—загорелая, с круглым веселым лицом, по–мальчишески коротко остриженная.

— Орден это хорошо, товарищ командир, — ответила она улыбаясь. — Только я пришла сюда не ради этого. За спиной — моя Одесса!..

— Как же вы не побоялись так близко их подпустить? — спросил Гринцов, невольно переходя на «вы».

— Верю в своего «максимчика», — сказала пулеметчица и, тряхнув головой, сбросила со лба крупные капли пота.

А капитан Сергиенко был уверен, что это Гринцов, добежав до пулемета на левом фланге, открыл огонь в самую последнюю минуту.

— Не подоспей вы, ворвались бы в окопы, — сказал он Гринцову после боя.

— Нет, товарищ капитан, это не я, это все Нина Онилова — наш новый боец. А я чуть не отшвырнул ее от пулемета — и все бы испортил. У меня бы так не получилось! — откровенно признался Гринцов. И стал восхищаться пулеметчицей: — Понимаете, глаза горят, а сама совершенно спокойна, будто перед ней не фашисты, а картонные мишени… Прямо как чапаевская Анка в фильме!

Сергиенко выслушал лейтенанта несколько недоверчиво и пошел к окопу Ониловой.

— Вы смелая, — сказал он пулеметчице после того, как с ней познакомился. — Но все‑таки запомните: так близко подпускать врага нельзя. Может случиться, что после первой очереди пулемет будет разбит гранатой, а фашисты окажутся у нас в окопах.

— Слушаюсь, товарищ капитан! — отчеканила Нина.

Скоро о пулеметчице Ониловой— «второй чапаевской Анке» — знал весь полк, а затем и вся дивизия.

В конце августа — начале сентября перед фронтом Пугачевского и 287–го полков противник сосредоточил до восьми полков пехоты и много артиллерии. Ее огонь по нашей обороне достиг, казалось, всех мыслимых пределов. Доставалось нам и от неприятельской авиации.