У Черных рыцарей

– Мундир оберста немецкой армии! – приказал он дежурному.

Надев парадный мундир и прицепив к нему несколько крестов и медалей, Нунке направился в дальний конец коридора. Врач, семеня, спешил за начальником и, когда тот подошёл к двери, забежал вперёд, чтобы отпереть её.

– Я войду один, – остановил врача начальник школы. – Но будьте поблизости: в случае чего я позову вас.

Комнат, отведённых больному, было две. Первая, в которую вошёл Нунке, служила кабинетом и гостиной. Письменный стол, на нём домофон, диван, несколько стульев, круглый столик, стенной шкаф – вот и всё убранство комнаты. Окинув долгим взглядом вещи и даже стены, Нунке на цыпочках направился в другую комнату, служившую спальней. Она тоже была обставлена чрезвычайно скромно: широкая деревянная кровать с тумбочкой у изголовья, вешалка для одежды, маленький столик с домофоном. Дверь сбоку вела в туалет.

Если первую комнату щедро освещала пятиламповая люстра, то в спальне царил полумрак – свет едва пробивался из-под тёмного абажура настольной лампы. Нунке, очевидно, хорошо были знакомы эти апартаменты, потому что он мигом нашёл за дверью выключатель. Под потолком вспыхнул огромный матовый шар. Придвинув стул к кровати, Нунке уселся в ногах больного.

Тот лежал, вытянув руки вдоль туловища, закрыв глаза, и не реагировал ни на свет, ни на появление посетителя. Одеяло было натянуто на грудь. В этой неподвижности было что-то жуткое: казалось, тело больного уже сковал холод смерти. Несколько минут Нунке пристально вглядывался в знакомое лицо. Удлинённое, обрамлённое маленькой бородкой, похудевшее, оно казалось маской…

Вскочив с места, руководитель школы направился к двери, чтобы позвать врача, но, уже стоя на пороге, круто повернулся и снова подошёл к кровати. Надо самому проверить, есть ли пульс.

Но как только Нунке дотронулся до руки больного, тот открыл глаза и сразу сел на кровати. От неожиданности Нунке отшатнулся.

– Герр оберст? – словно не веря собственным глазам, спросил больной.

– Лежите, лежите! – утвердительно кивнул Нунке и мягко нажал на худые плечи больного.

– И в самом деле кружится голова. Хорошо, я лягу. Но надеюсь, вы не призрак и не растаете в воздухе? Мне ведь надо задать вам несколько вопросов.

В устремлённом на начальника школы взгляде загорелись насмешливые искорки.

– Рад, что вы в сознании и охотно отвечу. Итак?..

– Скажите, доктор, который приходил ко мне в камеру, был от вас?

– От меня, – буркнул Нунке.

– А для чего вы всё это сделали, герр Кронне?

– Давайте договоримся: я не Кронне, а Нунке, понимаете? Герр Нунке! Так здесь все меня называют, называйте и вы. А вы не Генрих фон Гольдринг, а, скажем, Фред Шульц. Вы находитесь в одном учреждении, и надо было вас как-то зарегистрировать. Посоветоваться с вами я не мог, пришлось выбрать имя на свой вкус. Итак, вы – Фред Шульц. Не возражаете?

– Но к чему весь этот спектакль? – в голосе Генриха, отныне Фреда Шульца, чувствовалось неприкрытое раздражение.

– Я, конечно, обязан вам всё рассказать. Но вы ещё больны и больны серьёзно. Только сегодня профессор Кастильо, всеми уважаемый и весьма компетентный…

– Герр Нунке, цена вашему уважаемому профессору – три кроны, да и то на лейпцигской ярмарке. На протяжении двух недель он шпиговал меня, словно рождественского гуся, всякой ерундой, а установить диагноз такой обычной болезни не смог!

– Выходит, вы всё чувствовали? – удивился Нунке.

– Ещё бы не чувствовать! Вас бы так покололи!

– И понимали, в каком вы положении?

– Признаться, беседы эскулапов у моего ложа очень меня потешали.

– Напрасно! Суть вашей болезни…

– Она мне известна лучше, чем кому-либо другому.

– В чём же она заключается?

– Си-му-ля-ция! – отделяя слог от слога, произнёс новоокрещенный Фред Шульц.

Нунке долго, хотя и беззвучно, хохотал.

– Ну, теперь мы квиты! Но что вас заставило так странно себя вести?

– Я попал в эти апартаменты несколько необычным путём. Согласитесь, герр Нунке, мне необходимо было время, чтобы выяснить, где я и зачем меня здесь держат.

– И что вы уже знаете?

– Что я в Испании, вблизи города Фигераса. Насколько я помню географию, это где-то на севере Каталонии.

– Так. Дальше…

– Что я в школе со странным названием «рыцарей благородного духа»… Название романтическое, но, боже мой, какое смешное!

– И кто ж ученики этой школы, чему их учат?

– Герр Нунке! Вы, верно, считаете меня желторотым воробышком. Неужто трудно догадаться? Когда из камеры смертников человека везут за тридевять земель, то, совершенно очевидно, делают это не затем, чтобы он изучал нумизматику, ихтиологию или древние китайские рукописи!

– Вы правы, – кивнул Нунке, не уточняя задач школы, в которую он привёз Гольдринга.

– Неясно мне одно – ваша роль в этом, герр Нунке! Почему именно вас так заинтересовала моя персона?

– Начну издалека. О том, что вы попали в лагерь наших военнопленных офицеров, я узнал от фрау Вольф.

– Это она выдала меня патрулю!