У черта на побегушках (СИ)

Чистоплотный Фуркас посчитал необходимым забрать на стирку мои джинсы, и мне не осталось ничего иного, кроме как облачиться в строгое черное платье со стоячим воротником. Его любезно предоставил для носки именно дворецкий, так и не соизволив ответить, кому именно оно ранее принадлежало, но не думаю, что после всего сказанного и произошедшего, я действительно хотела это знать. Застегнув на запястьях манжетки и убрав волосы в пучок, я вдруг стала походить на строгую учительницу, для стереотипного образа которой не доставало лишь прямоугольных очков. Подойдя к зеркалу ближе, я широко распахнула глаза и нетерпеливым движением стерла с поверхности слой пыли, что мешал мне разглядеть очевидное: цвет моих глаз стал совершенно другим! Всю свою сознательную жизнь я была обладательницей крайне темной радужки, из-за которой очертания зрачка были не видны вовсе. Мои глаза нередко называли черными, но вот и эта неотъемлемая часть моей жизни осталась в прошлом: отныне мой спутник — фиолетовый цвет. Выглядел он вполне натурально, и мысль о линзах даже не сразу пришла в мою голову, но коснувшись глаза пальцем и тут же прослезившись, я поняла, что мириться придется и с этим очередным изменением.

Выйдя из комнаты и постучав в соседнюю дверь, я вошла внутрь, не дожидаясь приглашения. Новая работа была мне неприятна, как и мой новый статус, и я, должно быть, выдавала своё недовольство поджатыми губами, но разве в этом доме подобное кого-то интересует? Уйдет немало времени, прежде, чем я смогу произнести громогласное слово «привыкла», но до тех пор я сделаю всё, что в моих силах, только бы выбраться отсюда.

Я оказалась в чистой комнате, в которой, впрочем, не было ничего, кроме кровати, шкафа и заваленного учебниками стола, рядом с которым на низком стуле сидел Пурсон. Вытянув вперед босые стопы, измазанные грязью, он вертел в руках край расстегнутой рубашки, покрытой желтыми не отстирывающимися пятнами. Открывшийся взору интерьер, вдруг вызвал в мыслях картины живущих в бедности детей, и моё сердце преисполнилось ненужной жалостью, которую я не просто уберу из головы, но и заменю пущей злостью. Хоть это и ребенок, но он уже до безобразия эгоистичен и жесток, и не думаю, что у демонов эти качества оскорбительны и негативны.

— Привет, — поздоровался он, лучезарно улыбаясь и болтая ногами, — я так рад, что теперь мы вместе!

— Вот это да, — язвительно процедила я, хватая со стола деревянную расческу, — смотри не напускай слюней от счастья…

— Я не буду их пускать, — схватившись за голову, произнес Пурсон, — я не люблю, когда мне расчесывают волосы.

— По ним и видно. У тебя же столько колтунов! Вот заведутся вши, побреем тебя налысо, тогда будешь знать.

— Кто такие вши? — искренне изумился мальчик. — Это злые духи?

— Да. Они будут кусать тебя за твою глупую башку и пить кровь, а потом ещё и яйца отложат, — без пощады для детской психики произнесла я, но тут же смягчила тон, увидев на лице Пурсона искренний ужас, — я расчешу очень аккуратно. Правда. Видишь, какие у меня волосы длинные? Я умею расчесывать не больно и осторожно.

Произнесла я последнее предложение, должно быть, очень убедительно, и демоненок, несколько помедлив, убрал руки с головы, повернувшись ко мне спиной. Моим глазам предстала изумрудная запутанная кипа, которую, в самом деле, было проще отстричь, нежели привести в порядок, и я поспешно обернулась на стол, словно бы там могло стоять подходящее к случаю косметическое средство. Безусловно, там не было ничего, кроме книг и кучи бумаг, на желтоватой поверхности которых были прилежно выведены красивые крючки. Я поймала себя на том, что понимаю их, и этот диссонанс, вызванный влиянием Ада на мой организм, показался мне устрашающим.

Убедившись, что волосы Владыки хотя бы помыты, я максимально бережно разделила неделимую кучу на отдельные части, начав приводить их в должный вид от кончиков. Работа оказалась настолько кропотливой и трудоемкой, что мои руки ужасно затекли и ныли вместе с плечами с каждым последующим движением. Спустя ругань, мольбы и вырванные колтуны, Пурсон обвинял меня во лжи, но делал это с блестящими и рассыпающимися по спине волосами, чему я была несказанно довольна. Заставив после мальчика вымыть ноги в любезно принесенном дворецким тазу, я ожидающе смотрела на его рубашку, тогда как Владыка внимательно смотрел на меня.

— В чем проблема?

— Я не умею застегивать пуговицы. Это всегда делал Фуркас.

— Всегда? — с криком вырвалось из меня, но мальчик невозмутимо согласился, продемонстрировав мне абсолютную немощность. — Тебя же попросту разбаловали!

— Но я ведь был наследником сильнейшего рода, это естественно, что такие незначительные вещи за меня делали слуги.

— Нет. Так быть не должно. И здесь нет ничего трудного, — строго ответила я, присаживаясь на корточки и чуть натягивая на себя рубашку, — вот, берешь так, двумя руками, и продеваешь пуговичку в отверстие. Давай, пробуй, меня и так уже мучает чувство перевыполненного долга…