У черта на побегушках (СИ)

— Эй, гуманитарий, — смеется староста, которому, очевидно, стало скучно, — ступени пересчитай.

— Ну, раз, два…шесть…десять…А.

— Б. Дорисуй ещё три.

— Лучше бы гнома-матершинника вызвали, честное слово, — Дементор вновь достал телефон, но на этот раз, чтобы найти в интернете правильный призыв. — Тут написано, что ещё дверь надо нарисовать.

— Сейчас изобразим.

— И что это?

— Дверь…

— Ты последовательница Пикассо?

— Не придирайся, — краснеет девушка, подходя ближе и заглядывая в сенсорный экран. — О, тут ещё карта нужна. Пойду, поищу.

Моя подруга исчезает из комнаты вместе со старостой, что отшатнулся от вошедшего внутрь кота. Толстая тушка Пушка бесцеремонно уселась в лоток, предварительно разворошив наполнитель, и мы с Дементором порядочно отвернулись, уставившись на зеркало.

— Я, если честно, не понял, как до этого дошло.

— Даже не задумывайся. Её ход мыслей и мне не понятен.

— Но ты сразу её поддержала.

— Просто привыкла, — улыбаюсь я и вздрагиваю, когда об мою ногу начинает тереться Пушок. На черных штанах удручающе маячит прилипший клок рыжей шерсти. Присев на корточки, я тяну руку к большой мохнатой голове, и кот послушно мурлычет, подставляя выгнутую спину и длинный хвост. Пальцы касаются толстого живота, но это сродни сокровищу для Пушка, и после непродолжительного шипения на моей коже просвечивается белесая полоса, что вскоре начинает кровоточить. Я поспешно вспоминаю, привит ли Пушок от всех кошачьих болезней, и иду к раковине, чтобы засунуть кисть под холодную воду.

— Вот же дикая тварь, — возмущается Дементор, выглядывая из-за моего плеча. — Больно?

— Скорее обидно.

— Может, он и правда больной?

— Нет, он просто жирный.

Я вытираю руку о полотенце и отхожу в сторону, пропуская к зеркалу старосту. Он сжимает в пальцах потертую карту с портретом пиковой дамы и ещё раз пересчитывает ступеньки, дорисовывая на двери маленькую ручку. Моя подруга чиркает спичкой о коробок и зажигает свечу. Мы молча смотрим на произведение недалекого искусства, и я поспешно выключаю свет, закрывая дверь в ванную комнату. Атмосфера поспешной таинственности мешается с нотами алкоголя, и редкие смешки Дементора портят всю мрачную тишину.

— Что теперь?

— А теперь, дети, давайте позовем на наш утренник Пиковую Даму!

— Если бы её призывали на утренники, то лишь малая бы часть детей фотографировалась на выпускной альбом…

— Ладно, нужно сказать «Пиковая Дама, явись».

— А разве не «Пиковая госпожа, приди»? — невнятно бурчит Дементор, убирая в карман слепящий светом телефон. — Хотя, какая разница…

— Давайте. Раз, два, три!

Мы хором, включая старосту, произносим «магические» слова, не сводя глаз с нарисованной двери. По данным часто врущего интернета, пламя свечи задрожит, в воздухе послышатся смех и шаги, а в зеркале возникнет образ. Но наше пламя горит непревзойденно ровно, в комнате царит тишина, а в зеркале видны лишь пьяные нахмуренные лица, нарисовав которые можно создать картину «Узкий круг ограниченных людей».

— Может, эта Дама — тихушница? — спрашивает моя подруга, но Дементор отрицательно мотает головой.

— Просто нельзя вызывать её в туалете.

— А где ещё нечистую силу вызывать? Только в нечистом месте, — слышу я язвительный комментарий старосты, и из меня вырывается непроизвольный смешок.

— Я чищу туалет и вообще…

Я не дослушиваю. Беру висящую на змеевике тряпку и задуваю свечу, морщась не то от дыма, не то от внезапно включенного света. Взрослая жизнь тем и отличается от детства, что после проведенного ритуала ты задумываешь не о последствиях, а об уборке. Но помада стирается скверно, и я прошу подругу найти какое-нибудь средство для чистки стекол.

С зеркала на меня смотрит уставший взгляд. В последнее время у меня много работы, и я плохо сплю. Касаюсь пальцами чуть опухших синеватых мешков и скрытой за тональными кремами серой кожи, но замираю, удивленно разглядывая поразительно длинные ногти. Они напоминают мне когти. Я отдергиваю руку, выставляя перед собой аккуратный самодельный маникюр на коротко постриженных ногтях. Показалось? Что ж, на сегодня стоит попрощаться с алкоголем.

Я вновь поднимаю голову. Прежде четкие линии ступеней растекаются и ужасающе медленно бегут к раковине. Перед моими глазами пляшут черные мушки, и я пытаюсь позвать хоть кого-нибудь, но в ванной комнате я одна, а с губ не срывается ни слова. За грудиной клубком душит резкая боль, разливающаяся по спине и руке, однако, ишемическая болезнь сердца кажется мне невероятной для моего возраста. Я облокачиваюсь о раковину, но на белой поверхности вижу красные капли, чувствую кислый привкус на своих губах и поднимаю голову: из моего носа двумя аккуратными струйками течет кровь.