У черты

Помню я и то, каким ты был в школе. Ты выходил отвечать к доске, а я видела, какие у тебя ботинки, брюки, как тебя стесняет их вид, и всегда тебе сочувствовала. В шестом, седьмом и восьмом классах на тебе была одна и та же зеленая вельветовая курточка. В восьмом – совсем уже истертая, тебе была она уже тесна, рукава совсем коротки, торчали обшлага рубашки. Но ты все ее носил, видно, нечем было заменить. А в девятом ты однажды пришел в сером пиджаке в полоску, он был хлопчатобумажный, совсем дешевый, но ты сидел на партой и украдкой посматривал на себя. Было видно – радуешься, что на тебе обновка. А мне было радостно за тебя…»

10

Перед приемом в комсомол в райкоме Антон страшно волновался и трусил. Снова и снова перечитывал вызубренный вдоль и поперек комсомольский устав, перебирал в памяти все главные задачи текущей пятилетки, успехи революционной борьбы в странах капитала – ведь могут об этом спросить, проверяя политическую грамотность. Ходили слухи, недавно на приеме одному мальчишке из какой-то городской школы задали вопрос: кто такой Чойбалсан? Он не ответил. Кто возглавляет коммунистическую партию во Франции? Тоже не знает. Не приняли. Сказали ему: политически не дорос, иди, тебе сначала подковаться надо. Газеты читай, радио слушай.

Но все обошлось легко. В райком к назначенному часу явилось на прием из разных школ в общей сложности человек сто, набились в помещеньице райкома так тесно – не повернуться. Где уж при такой толпе устраивать каждому подробный экзамен!

Первый секретарь и члены райкома сидели в кабинете за большим столом под красным покрывалом, на нем ничего не было, стоял только маленький бронзовый бюстик Ленина. Ребята входили группами, как пришли из своих школ, вопросы следовали самые простые, полминуты на каждого:

– Задачи комсомол знаешь?

– Знаю.

– В общественных делах участвуешь?

– Участвую.

– Как учишься?

– На «хорошо» и «отлично».

– С дисциплиной у тебя как?

– Нормально.

– Молодец! Принимаем? – обращался первый секретарь к молчаливо сидевшим справа и слева от него райкомовцам. Те утвердительно кивали головами.

– Все! – говорил секретарь. – Ты принят. Поздравляем. Носи с честью звание комсомольца. Следующий!

Один из райкомовцев, перед которым лежал список, называл фамилию. Названный, бледный от волнения, выступал из шеренги товарищей на шаг вперед.

– Задачи комсомола знаешь?

Уже на другой день Антон держал в руках членский билет – маленькую серенькую книжечку с ленинским профилем на обложке. И еще он получил комсомольский значок в виде развернутого красного знамени с буквами ВЛКСМ, – носить на груди. Он чувствовал себя счастливым. Он стал комсомольцем одним из первых в классе, это событие поднимало его из детства уже в начало взрослости, делало другим, чем был он до этого заметней, значительней для окружающих и в своих собственных глазах. Наедине с собою он множество раз доставал и разворачивал свой комсомольский билет, откровенно им любуясь и наслаждаясь. Значок он прикрепил на отворот своей зеленой вельветовой куртки, и в первые дни даже на уроках скашивал на него глаза, тоже ненасытно им любуясь и наслаждаясь.

Увы, не знал он и не знал, какое испытание уготовано ему вместе со всем этим: вступлением в комсомол, обретением членского билета, комсомольского значка на груди в виде огненно-яркого знамени с буквами ВЛКСМ…

11

Еще в те недели, когда Антон готовился к вступлению в комсомол, зубрил устав и программу, штудировал в газетах международную хронику, чтобы не «погореть» на незнакомстве с Чойбалсаном или каким-либо другим деятелем, которого комсомольцу полагается знать, в школе ширился слух, что у Аркадия Карасева из 10-го «А» как вредителя и врага народа арестовали отца, известного инженера, руководителя нескольких больших строек.

Аркадия в школе знали все. Постоянный отличник, активный комсомолец, даже, можно сказать, слава школы: участник и победитель всех городских школьных олимпиад по математике, о нем не однажды похвально писали на страницах областной молодежной газеты, помещали его портреты.

И вот такая история с отцом!

В подобных случаях коммунисты и комсомольцы, желающие показать свою политическую чистоту и крепкую идейную закалку, поступали так: публично, на партийных и комсомольских собраниях объявляли о своем разрыве с опороченными родственниками; жены отказывались от мужей, сыновья и дочери – от матерей и отцов. Кляли их за измену, предательство, просили советский суд жестоко их покарать.