У черты заката. Ступи за ограду

— При чем тут «вкус», каждый устраивается как может, — пробормотала она, не глядя на Жерара, и вдруг спросила с вызовом: — Вы думаете, мне самой очень это приятно? Конечно, вам легко судить — богатые всегда считают, что…

Голос ее прервался. Жерар тыльной стороной кисти — пальцы были в масле — примирительно погладил руку девушки.

— Вы меня не так поняли, Элен, — улыбнулся он, — я далек от мысли вас упрекать, просто мне стало вдруг обидно за вас. Я именно могу представить себе, как смотрят на вас те, другие, поэтому мне и стало за вас обидно. А насчет моего богатства я вам когда-нибудь расскажу поподробнее, если мы с вами останемся друзьями. Мы ведь ими останемся, верно?

Сеньорита Монтеро закивала головой.

— Ну вот и отлично. А теперь выпьем за нашу дружбу. Вы что пьете? Вермут? Мосо! — окликнул он пробегавшего мимо итальянца. — Два вермута, пожалуйста.

— Два? — переспросил тот, для пущей наглядности показав два пальца. — Como no, signor!

— Потешный парень, — улыбнулся Жерар. — Вообще у меня слабость к итальянцам — вот у кого учиться жизнерадостности! Правда, воевали они плохо. Приблизительно как мы в сороковом.

— Правильно делали, — сказала Беба, — если бы все плохо воевали, не было бы никаких войн. А что, Херардо, в Корее еще дерутся?

— Кажется, да. А вот и наш вермут. Ну, Беба, за дружбу?

— За дружбу. Постойте, согните левый мизинец, вот так. У нас такой обычай.

Они выпили, зацепившись мизинцем за мизинец, — на вечную дружбу.

— Теперь мы друзья, — засмеялась Беба, — даже можем быть на «ты».

— В самом деле? Тем лучше, я этих церемоний не люблю. Эй, ты! — подмигнул Жерар, состроив хулиганскую рожу.

Беба опять заразительно засмеялась.

— Ну, будем доедать нашу пиццу, она уже совсем остыла.

— Я не хочу больше. Херардо, а что там, в этой Корее? Из-за чего они подрались?

— Понятия не имею, — пробормотал Жерар с набитым ртом, — Там вообще сам дьявол ничего не разберет… кто-то кого-то освобождает.

— В Линьерсе, где я живу, в прошлом году был митинг. Прошли слухи, будто наши хотят послать в Корею один батальон, так коммунисты устроили митинг. Такая драка была, полиция их разгоняла, прямо ужас. У нас там все стены исписаны: «Янки, вон из Кореи!» Значит, там тоже янки?

— Ты лучше скажи, где их нет!

Беба тщательно вытерла пальцы бумажной салфеткой и допила свой кока-кола.

— Мне янки не нравятся, — сказала она, сделав гримаску, — фильмы у них хорошие, особенно если про ковбоев, и музыка хорошая, а сами они противные. — Она взглянула на часики и ахнула: — Санта Мария, без десяти два! Херардо, я лечу. Так завтра не приходить?

— Завтра можешь позировать на пляже. Ну, счастливо.

— До послезавтра, Херардо. И еще раз спасибо за это! — уж отойдя от столика, она показала Жерару сумочку и, сделав на прощанье ручкой, выбежала на улицу.

Жерар усмехнулся, вылил в стакан остаток пива из бутылки и ста медленно набивать трубку, щурясь на висящую напротив рекламу ликеров «Боле» — голландец в национальном костюме и ветряные мельницы. Следуя бессознательным путем ассоциаций, его мысли скользнул на голландскую живопись, на рубенсовских женщин, на старого греховодника Руффо, на «Вакханку». Что хорошо — то хорошо, это будет вещь. Он откинулся назад в затрещавшем плетеном кресле и сладко потянулся, сцепив пальцы на затылке, охваченный радостным ощущением творческой удачи и яростной жажды работать — работать без отдыха, до изнеможения.

В подъезде ему опять встретился портье.

— Еще раз здравствуйте, дон Хесус, — весело сказал Жерар и, уже на полпути к лифту, обернулся: — Кстати, как чувствует себя Анита? Надеюсь, лучше?

Портье бросил полировать суконкой и без того начищенную до золотого сияния львиную морду и печально взглянул на Жерара.

— Боюсь, что нет, — покачал он головой.

— В чем дело? — спросил тот, возвращаясь.

— Вчера был доктор, — медленно сказал портье со своим чуть шепелявым акцентом уроженца Галисии, — он сказал, что у нее слабые легкие, что ее нужно отправить в горы — есть такие детские колонии, в Кордове, — но это стоит денег. Я получаю четыреста песо, сеньор Бусоньер, жена зарабатывает не больше трехсот, мы не можем отправить Аниту в эту колонию… Но я думаю, он может ошибаться, этот доктор, у нас в семье не было никого со слабыми легкими…

— Надо полагать, в Испании другой воздух, дон Хесус.

— Но ведь доктора часто ошибаются? — с надеждой спросил портье.

— Безусловно. Безусловно. Вот что, дон Хесус, — Жерар решительно взял его за пуговицу, — вы не пробовали обратиться с этим делом в фонд социальной помощи?

— Когда же я мог обратиться, сеньор Бусоньер, я только вчера узнал. Моя двоюродная сестра писала в этот фонд бумагу, когда в прошлом году ее Пако упал с лесов и сломал себе ноги, а патрон отказал ему в пособии. Ей не отвечали семь месяцев, а потом ответили, что ничего не могут сделать. Зачем я буду туда писать? Я не перонист, не член партии. Жена Пако…