У черты заката. Ступи за ограду

— И не надо. Через месяц я куплю тебе горностаевую мантию. Знаешь, такую, с хвостиками. — Он клюнул носом и повертел в воздухе пальцами, по-видимому желая изобразить хвостики горностаев. — Устраивает тебя?

— Да, — растерянно улыбнулась Беба, стараясь попасть ему в тон. — То есть, я не знаю, в ней, пожалуй, неудобно ходить? Будет путаться в ногах, она ведь длинная.

— Укоротишь — по моде, — решительно сказал Жерар. — Да, так что я хотел.

Он на минуту прикрыл глаза, и Беба похолодела: его мертвенно-бледное лицо с трехдневной рыжеватой щетиной на щеках вдруг представилось ей мертвой маской.

— Херардо! — вскрикнула она испуганно. — Тебе нехорошо?

— Нет, напротив, — пробормотал он, с усилием открывая налитые кровью глаза. — Что ты. Я же тебе сказал — мои дела идут просто замечательно, как никогда.

— Конечно, Херардо, я верю. Приготовить тебе крепкого кофе?

Жерар что-то промычал, отрицательно мотнув головой.

— Никуда не ходи, — сказал он спустя минуту. — Нам нужно… поговорить.

— Да, я слушаю…

— Ты рада, что у меня… есть теперь деньги?

— Я думаю, они были у тебя всегда. — Беба пожала плечами. — Но вообще я за тебя рада, конечно.

— Вот именно. Нет, раньше их у меня не было… Но теперь есть. Понимаешь? Это самое главное… Ты согласна, что в жизни самое главное это деньги?

Беба чувствовала себя совсем неловко. По сути дела, нужно было уйти, но ей страшно было оставить Херардо одного в таком состоянии. Нужно обязательно напоить его черным кофе, и побольше… Но что с ним случилось?

— Да… я не знаю, — растерянно ответила она, когда Жерар с упорством пьяного повторил свой вопрос. — Конечно, без денег нельзя жить, Херардо… А насчет того, что в жизни главное, я просто никогда не думала. Но я подумаю, если ты хочешь.

— Н-не нужно… Об этом уже думали без тебя. Главное — это деньги. Понимаешь — день-ги! На моем языке это называется l'argent, на языке Аллана — money. Time is money! Ты говоришь по-английски?

— Нет, Херардо…

— И не надо. Запомни только одно слово — money. Деньги! Это главное, Беба, а все остальное… всякие такие штуки, как мораль… — Жерар покривился и пальцем прочертил в воздухе большой крест, — …все это чушь, мы живем в двадцатом столетии… и в наши дни Фортуна отдается реалистам — тем, у кого набиты карманы. Видишь, Беба, даже богиня Фортуна и та отдается за деньги, как… впрочем, как все мы. Ты ведь не станешь этого отрицать?

— Прости, я не совсем поняла, — пробормотала Беба.

— Ладно, поясню…

Он снова налил себе коньяку и выпил, и снова закусил лимоном, сжевав его на этот раз вместе с кожурой.

— Слушай меня, Беба. Пятьдесят тысяч пиастров для тебя большие деньги?

— Пятьдесят тысяч песо? О, конечно, громадные…

— Не правда ли? А если я предложу их тебе только за то, чтобы ты сегодня провела ночь у меня в спальне?

Беба уставилась на него большими глазами, медленно заливаясь краской.

— Что за шутки, Херардо?.. Разве я дала повод?..

— А я вовсе не расположен шутить, моя мышка, — с усилием выговаривая слова, заявил Жерар. — Это серьезнее, чем вы думаете, мадемуазель…

— Ах вот как, — тихо сказала Беба и вдруг вскочила с дивана. — Вот как! Так вот, значит, для чего вы мне дали те деньги! В таком случае вы слишком рано проговорились, мой сеньор! — крикнула она, направляясь к двери.

Жерар, вскочив с места с неожиданным для пьяного проворством, настиг ее и крепко схватил за руки:

— Постой, Беба…

Беба отшатнулась, пытаясь высвободиться.

— Пустите меня, слышите! Вы что — хотите, чтобы я закричала?

— Выслушай, что я тебе скажу…

— Мне нечего вас слушать. Пустите!

Она вырвалась вдруг таким резкий движением, что Жерар потерял равновесие и снова схватился за нее, чтобы не упасть. Беба размахнулась и звонко ударила его по щеке. Мгновенно протрезвев, Жерар отступил на шаг, глядя на нее остановившимися глазами.

— Как вам не стыдно! — крикнула она с отчаянием. — Как вам только не стыдно! Я еще думала, что… — голос ее задрожал и прервался, — что вы совсем не такой, как все эти… Господи, что вы наделали, Херардо!

Она расплакалась навзрыд, закрыв лицо руками. Жерар отошел к своему креслу, сел, опустив голову. Плакала Беба долго, он молчал. Постепенно она начала успокаиваться.

— Пойдите приведите в порядок лицо, нельзя так выходить, — сказал он негромко, когда она, всхлипывая, взяла со стола свою сумочку. Беба послушалась, ушла в ванную. Жерар, проводив ее взглядом, взял трубку и трясущимися пальцами стал набивать, рассыпая табак себе на колени.

Через несколько минут Беба вернулась — с восстановленной косметикой и в солнцезащитных очках.

— Деньги я вам верну по почте, — не глядя на Жерара, сказала она, уже взявшись за ручку двери. — Сегодня же!