У черты заката. Ступи за ограду

— Нет, еще до. Собственно говоря, из-за нее я и сел, иначе ускользнул бы. Понимаешь, она не из наших, в свалку попала совершенно случайно, ну и влипла. Я ей крикнул смываться, а сам прикрывал отступление — нокаутировал одного, другого, третьего. А потом нас взяли. — Хиль печально вздохнул. — Подавляющее превосходство сил противника, против этого, че, даже японские «камикадзе» ничего не могли бы сделать. Принести еще пива?

— На мою долю не нужно.

— Ты это сам все высосал? — изумился Хиль, пересчитывая пустые бутылочки из-под кока-кола.

— Нет, я здесь со знакомыми… Они сейчас играют. — Пико кивнул в сторону скрытых за живой изгородью теннисных кортов.

— Ты бы тоже попрыгал, — держу пари, бицепсы у тебя уже атрофировались, осталось одно рудиментарное воспоминание. А те, другие, тоже крючкотворы?

— Один да, а другая вообще еще никто. Из лицея.

— О-о, даже так? Берегись несовершеннолетних, старик, тут дело уже посерьезнее, чем нелегальный аборт. Что говорит по этому поводу уголовный кодекс?

— Иди ты к дьяволу, мы с ней знакомы по клубу ХОК[9].

— А, это, конечно, гарантия, — засмеялся Хиль, — беру свои слова обратно. Говорят, у вас девочки носят вместо нейлона власяницы?

— Иди к дьяволу, — с досадой повторил Пико, — болтаешь всякую чушь…

Хиль покровительственно похлопал его по плечу:

— Ладно, старик, не хочу оскорблять твои лучшие чувства. Ты мне лучше вот что скажи: ты знаешь такого падре Франсиско Гальярдо?

— Ну, еще бы. А что?

— Ничего, мне недавно показали его в одном месте, он меня просто заинтересовал. Он, кажется, из Общества Иисуса?

— Да. Он ведь главный редактор «Критериума», ты разве не знал?

— Такой литературы не читаю. Мне сказали, что это один из руководителей «Католического действия». Но не в том дело, меня просто заинтересовал его вид. Ты понимаешь, у него вид настоящего офицера контрразведки… глаза, я хочу сказать, и вообще манера держаться.

— Я его знаю, как же… — задумчиво сказал Пико. — Он у нас часто бывает в клубе. То есть по-настоящему-то я его, конечно, не знаю…

— Попробуй узнай иезуита, — вставил Хиль, усмехнувшись.

— Конечно… Я знаю в общем то, что знают все, — что он защитил два доктората, теологию в Саламанке и каноническое право где-то в Италии и считается одним из виднейших неотомистов… Пишет он блестяще, его статьи в «Критериуме» можно поместить в любую антологию. А вообще мне он, по правде сказать, не особенно симпатичен.

— По правде сказать, мне вообще не особенно симпатичны попы, — сказал Хиль, потягиваясь. — Бог меня прости, но это так. Попы вообще и иезуиты в частности. Ну, я иду за пивом.

— Сиди, я принесу! Мне нужно разменять деньги.

Пико собрал пустые бутылки и ушел. Хиль закурил сигарету и, щурясь, стал смотреть на искрящуюся в просветах зелени реку, по которой медленно скользил с поднятыми веслами длинный гоночный скиф. Черт возьми, какие все же у этой Монтеро удивительные глаза — такая необыкновенная окраска радужной оболочки…

В это время девушка в коротком теннисном костюме и белом картузике с зеленым целлулоидным козырьком поднялась на террасу, весело размахивая ракеткой, и остановилась в замешательстве, увидев за своим столиком незнакомца. Почувствовав на себе ее взгляд, Хиль оглянулся и широким жестом указал на стул.

— Прошу! — крикнул он. — Сеньор Ретондаро пошел за выпивкой, сейчас вернется.

Девушка подошла и, кивнув Хилю застенчиво и высокомерно — тот с любопытством оглядел ее ноги, — села за стол, положив перед собой ракетку.

— Будьте как дома, — продолжал он, — все равно я вас знаю. Вы учитесь в лицее, верно?

— Верно, — подтвердила она, чуть приподняв брови.

— Ну вот, а меня зовут дон Хиль, только у меня нет зеленых штанов.

У девушки были красивые руки с тонкими пальцами, нежный румянец и чуть раскосые глаза креолки. Несмотря на все это, Хилю она не понравилась. Неженка и ломака, решил он, типичная недотрога из Баррио Норте[10].

— Вы, вероятно, друг Пико? — спросила она, явно не зная, о чем говорить, но чувствуя неловкость молчания. — Боюсь, он тоже изводит вас разговорами о политике… Это, похоже, единственная тема, что его вообще интересует.

Хиль медленно выпустил длинную струю дыма и откинулся назад вместе со стулом, балансируя на задних ножках.

— А вот и не угадали! На этот раз, представьте себе, мы с ним говорили не о политике. Сукин сын уговаривал меня не делать аборты — это, мол, незаконно. Крючкотвор, что вы хотите… В голове одни параграфы. Насчет легальной стороны дела не спорю — что незаконно, то незаконно. Но с другой стороны — жить-то надо? Вот чего он не учитывает. А платят врачам мизерно. Жаль, не было вас, — продолжал он, наслаждаясь ее растерянностью, — впрочем, он сейчас вернется, и мы продолжим.

— Послушайте, если вы собираетесь пробовать на мне свое остроумие, то я лучше встану и уйду. Я не люблю таких разговоров, дон Хиль.

— Один — ноль в вашу пользу, — поклонился Хиль. — Какие же разговоры вы любите? О цветах и поэзии?

— Вы не разбираетесь ни в том, ни в другом, держу пари.