У Червленого яра

В Марфе давно бродило желание вкусить плода простой земной любви, она была готова к ней, мечтала тайком, и мечты те будоражили младую кровь. Наверное, княжна накинула бы рубаху страсти на юного Ростислава, ведь пробежала же меж ними искра симпатии, но злой ветер чужой злобы загасил ее, не дав разгореться большому пожару, а пережившая дикий ужас Марфа отчаянно влюбилась в своего спасителя. Совсем не подходящий для княжьей дочки предмет любви.

«Я останусь здесь, в диком краю, стану простой бабой, буду в трудах проводить дни, надрываться непосильной работой, да это и будет мое послушание и искупление грехов, и уж потяжелее чем в теплой монастырской келье», — оправдывала она себя, соблазняя норовистого бортника. А уж ежели Марфа чего решила, так и поленом не выбить, степная кровь горяча. Миронег не устоял, надел ярмо на крепкую шею, а она стала венчанной женой.

Марфа прекрасно понимала, что ждет Миронега, коли правда вскроется, тут не отвертишься, мол, не ведал, кого к алтарю вел. От того выдавать себя пред Ингварем двоюродная сестрица не собиралась, но ведь можно пасть в ножки и предстать снова Усладой, поведать все как было, ну, почти как было. Кто признает, ведь приняли же челядинку в нарядной запоне и медовых бусах за княжну и схоронили несчастную вместо Марфы?

— Да что же он не возвращается? — молодая жена вскочила с лавки, накинула душегрею, повязала убрус. — Не могу я тут в безвестности сидеть, мне знать надобно.

И словно ответ в оглушительной тишине раздался ритмичный стук в дверь.

Стук?! Значит, не он, а он тогда где?!

Ноги потяжелели, не желая двигаться, но Марфа, преодолевая себя, подошла и дернула дверь, широко ее растворяя.

Пред Марфой, теребя шапку в руках, предстал дядька Милята. Какую весть принес старый воин? В груди снова сдавило до головокружения, чтобы не упасть, Марфа схватилась за дверной косяк.

— Живой? — побелевшими губами прошептала она.

— Живой, живой, — успокаивающе замахал руками дядька Милята. — Велел кланяться да передать, что все с ним благополучно. Вот, княжич меня послал, тебе сказаться.

— Благополучно, — выдохнула Марфа, ослабляя узел убруса. — Так чего ж он не возвращается?

— Не может пока возвернуться, — потупился Милята.

— А когда возвернется?

— Не ведаю того. Велел кланяться, — и старый воин, поспешно поклонившись, развернулся уходить.

— А что он там делает, ну, у князя? — догнала его Марфа.

Милята растерянно заводил глазами, избегая встречаться с молодухой взглядом.

— Да чего ж ты мне не отвечаешь? — перекрыла Марфа дорогу.

— Кланяться велел, сказал — все у него благополучно, велел не тревожиться. Вот.

— Где он? — ледяным тоном проговорила Марфа. — Где он, сказывай, живо! — прикрикнула она, топнув ногой.

Милята замер, потом напряг подслеповатые очи, вглядываясь молодухе в лицо. «Померещится же такое», — перекрестился он, отступая от Марфы, словно от пылающей головни.

— В поруб его князь Ингварь кинул, — выдал воин наконец правду.

— За что?! — выдохнула Марфа.

— За весть дурную. Не верит князь тому, что вы ему передали.

— Да как он может не верить?! Его брата сгубили, а он не верит! Я к князю пойду, мне он поверит, не сможет не поверить! — Марфа рванула к калитке.

— Да погоди, погоди, Миронегова. Князь уж почивать изволил, не пустят тебя к нему.

— Не пустят, да пусть попробуют не пустить! Невиновного в поруб бросать. Да пусть сидит ваш Ингварь с Иудой за братиной да расцеловывается, коли ему то охота, а мой тут при чем? Моего мне верните! — Марфа полетела по спящей улице, глотая слезы.

— Да к чему ж так-то врываться, только хуже своему сотворишь, — побежал с ней рядом Милята, — я тут княжичу подсказал, так он и дровишек нашему Мироше подкинул и повечерять. Не пропадет до утра, а завтра уж пойдешь в ноги к князю падать.

Марфа резко остановилась, слезы застилали взор.

— Упаду, надо будет валяться в ногах стану, землю целовать, только чтоб отпустили. Я виновата, я, — и она разрыдалась на пчеле старого воя. — Их уж не воскресить, а его сгубила.

— Да не тронет князь его, отпустит, — начал утешать ее Милята. — Пойдем, попрошу караульных, чтоб перекинуться тебе с Мирошей парой словечек дали. Ничего ж не случится, коли жена мужа повидает? — пробормотал он сам себе в бороду.

На княжьем дворе было уж темно и пусто. Марфа осторожно пробиралась вслед за Милятой. Он вел ее к отдельно стоящим клетям амбаров, за ними начинались дружинные избы и злополучный поруб, у которого, позевывая, бродил детский.

— Лутоня, дозволь подружье с затворником словечком перекинуться, — попросил Милята. — Княжич Юрий дозволил, — добавил он для солидности.

Упрашивать Лутоню не пришлось, он был одним из воев с ладьи. Оглянувшись, никто ли не видит, парень шепнул:

— Там оконце.

И Марфа бросилась к врытой в землю клети.

— Мироша, Мироша? — впервые ласково позвала она мужа.

— Птаха, — прилетело из черноты сруба. — Чего всполошилась, все ж ладно?

— Били тебя? Больно? — всхлипнула Марфа, опускаясь на колени рядом с щелью окна.

— Нет, кормят. Печь протопил, тепло. Ты иди, а то уж темнеет, страшно будет назад одной брести.