У Червленого яра

Перечить Миронег не стал и с найденышем на руках побрел к коню.

Ночь заглядывало в окошко горницы. На постоялом дворе все стихло, только слышно было, что где-то натужно лает собака. Чистые после бани нареченный отец и нареченный сын лежали на лавке, глядя на свет догорающей лучины. Весь оставшийся день Миронег вытравливал тоску суетой — узнал в граде, где можно переночевать да помыться, вместо драных обносок прикупил найденышу новую рубаху, порточки, поршни, кожушок. Суздаль — богатый град, на торгу чего только не сыщешь. Еще Миронег взял крынку молока и каравай хлеба, для коняги — овса. И все время рязанскому бортнику казалось, что сейчас кто-то крикнет в спину: «Эй, ты чего это нашего дитятко схватил, это ж наш!», но никто не кричал и даже не проявлял любопытства. В град монастырей съезжались паломники со всех концов необъятного Суздальского края, и никому до вновь прибывших не было дела.

К еде мальчонка почти не притронулся, пару раз откусил от каравая да сделал глоток из крынки.

— Ты пей, пей молоко, силы набирайся, а то вон какой слабенький, — подбодрил его Миронег, но найденыш только забился в уголок лежанки и затих. Миронега он еще побаивался.

Теперь они оба никак не могли уснуть.

— Был у меня пес, Лютым кликали, — просто начал рассказывать первое попавшееся Миронег. — Думаешь, свирепствовал? Куда там, ластился ко всем, руки лизал. Дурной был, не понимал, что сторожить надобно. Ну, я его в шутку Лютым и прозывал, потешался так, понятно? — Миронег скосил очи на мальчонку, тот внимательно слушал, слегка приоткрыв рот. — Так вот, пошли мы как-то с ним борти проверять. Я бортник, слыхал про таких? Это, что мед добывают, пчелок упрашивают поделиться. Мед любишь? — ответа не последовало. — Так вот, пошли мы с Лютым борти проверять, а тут зверюга вышла из чащи. Большая, матерая. У меня топорик был с собой, да что той громадине моя палочка. Уж начал я про себя прощение у Пресвятой Богородицы просить, и тут мой баловник ласковый как кинется на зверюгу, отчаянно, храбро, я и разобрать ничего не успел. Порвал моего Лютого зверь, да я изловчиться смог, отбился. Так вот. Хороший пес был.

Миронег замолчал, оба вздохнул, и зачем только рассказал, только дитя напугал.

— Жалко Лютого, — послышался слабенький голосочек.

— Это да, — тихо отозвался Миронег, чтобы не спугнуть.

— А как у тебя коня зовут? — спросил мальчик.

— Пока без имени. Просто конь. Хочешь, имя придумай.

— Каравай, — указала детская ручка на остатки хлеба на столе.

— Каравай так каравай, — легко согласился Миронег. — А как тебя зовут?

— Дармоед.

— Нет, будешь у меня Якимкой. Так моего дядьку звали, хороший муж был, крепкий, что дуб.

— Тятя, а ты меня не бросишь? — чуть пододвинулся к Миронегу мальчонка.

— Нет, без тя не спасусь, горе заест.

— Ты хороший, — сладко потянулся Якимка, прикрывая очи.

«Хороший», — вспомнилось Миронегу, по щеке снова покатилась слеза.

[1] Колода — гроб, выдолбленный в стволе или изготовленный из дерева.

Глава XXXVI. Дорога

Лето расхрабрилось, жарило все смелее и смелее, напористей, тянуло травы к солнцу, наливало спелостью первые ягоды и морило духотой решившихся выйти под высокое безоблачное небо людей.

Готовые к погрузке путники жались в тени прибрежных верб, без устали вытирая пот и поглядывая в сторону струга с немым вопросом: «Когда же?» Но корабелы не торопились впускать на борт чужаков, неспешно проверяли снасти, удобней укладывали грузы, чтобы высвободить место для новой поклажи, плескали палубу водой для прохлады.

— Тять, а нас возьмут? — беспокойно спросил Якимка, с опаской рассматривая многолюдную пристань Донского Дубка.

— Уж уплачено, — успокоил Миронег.

Позади был долгий пеший переход, остаток дороги хотелось проплыть речным путем и дать отдых себе и коню.

— На-ка вот пока, побалуйся, — протянул Миронег сыну свернутый в куль лопух с мелкой луговой земляникой.

— Сладкая, — принялся нырять за ягодами Якимка.

За прошедшие месяцы он заметно окреп, загорел и округлился в щеках. Робкий и тихий при посторонних, один на один с названным отцом мальчонка уже непринужденно болтал о том о сем, охотно помогал кормить и чистить коня, расспрашивал обо всем, что видел или представлял: «Почему птицы летают, а мы нет?», «Где конец света, и можно ли с него упасть?», «А далеко ли падать? А ежели ты праведник, ангелы тебя спасут?» «Видят ли те ангелы сны?» Миронег никогда об том не задумывался и часто терялся, не зная, что и ответить. Кабы была жива его птаха-сказительница, уж она бы развернулась, улетая в мир грез вместе с малым слушателем, а Миронегу то не дано. Вот, к примеру, как вершу сплести, чтоб рыбку поймать, или прохудившийся поршень подлатать, это пожалуйста, тут уж опытному бортнику равных нет, а сказы — то не его.