У истоков Броукри (СИ)

— Черт. — Устало располагаюсь прямо на полу, откинув назад голову. Неожиданно все то, что меня окружает, становится прежним. Холодный дом, моя пустая спальня. Тишина, которой нет ни конца, ни края, как и коридорам, расстилающимся вдоль комнат, залов и кабинетов. Моя последняя надежда обернулась фальшивкой, обернутой в яркую бумажку. А я повелась, потому что всегда ждала этого момента. Я глупый мечтатель. Мне трудно и плохо в мире без близких людей, без разговоров о том, что важно, без справедливости. Не так уж и удивительно мое желание унестись в совсем другое место, где меня ждут и хотят видеть. И я надеялась. Сама даже отчета себе не отдавала! Но надеялась, что однажды моя жизнь изменится. Но что я вижу сейчас? Ледяной холод, окружающий меня, прежний, как и тишина, давящая на плечи. Этот родной дом, без единого родного слова, и я опять в нем заперта, как пленница. Что ж, снова все сначала? А почему бы и нет. Мэлот бы сказал мне, чтобы я помалкивала и радовалась тому, что имею. Вот, правда, я сомневаюсь, что вообще у меня что-то есть. Или, что у меня что-то было.

— Что ты делаешь?

Я поднимаю голову и вижу брата. У него шрам над бровью, сейчас почему-то он так же отчетлив, как и пыль, плавающая в оборванных кусках лучей, прорывающихся из окон. В десять лет он упал с лошади. Но шрам у него оттого, что отец в нем разочаровался, а не от падения. Папа схватил хлыст, который Мэлот сжимал в пальцах, размахнулся и ударил его по лицу, да так сильно, что глухой щелчок разнесся по всей аллее. А через пару минут его глаза залила кровь, линии покатились по щекам, по подбородку, сочились по ладоням, которыми он прикрывал ссадину. Я рванула к нему — в свои восемь лет — а он остановил меня, выставив перед собой горящие алым цветом руки.

— Нет. — Крикнул он, и отец ударил его еще раз. Только по спине.

У Мэлота есть и этот шрам, правда, сейчас скрытый под темной, льняной футболкой.

— Чего ты лежишь здесь? — вновь спрашивает брат, вытаскивая меня из мыслей.

— Упала.

— И каким образом?

— Случайно. Ты опять без настроения?

— Отец вернулся. Он в кабинете, говорит с мамой.

— Что? — восклицаю я и смотрю на Мэлота. — Где он был все это время? Ты общался с ним? Узнал, в чем проблема? Все из-за Стюарта, да?

— Сколько вопросов, Дор. — Брат отмахивается и потирает заросший подбородок. Его лицо становится хитрым, и я тут же понимаю, что он хочет сделать. Мои глаза, копии его глаз, вспыхивают теми же искрами. — Идешь?

Меня не нужно звать дважды. Плутая по коридорам, мы добегаем до кабинета отца и замираем около двери, будто два затаившихся преступника. Мэлот приближается к порогу и подзывает меня, кивнув головой. Я тут же оказываюсь рядом. Прикрываю ладонями рот и становлюсь за спиной брата, как за каменной стеной. Иногда — точнее в такие моменты, как этот — я думаю, что мой брат — мой самый близкий человек. Я забываю, что плачу, что, порой, ужасно его ненавижу. Он прикрывает меня руками, а я воображаю, что мы семья, и нам хорошо и спокойно вместе.

— Не дыши так громко, идиотка, — шипит Мэлот, — нас ведь заметят.

А иногда нехорошо и неспокойно.

Мы подходим ближе и одновременно замираем, услышав, как наша мать взвывает не своим голосом:

— Это неслыханно!

— Сьюзен…

— Как ты мог на это пойти? Как мог согласиться! — Верещит она. Перевожу взгляд на брата и замечаю, как расширяются его глаза. Мэлот так же, как и я не верит в то, что голос принадлежит нашей маме. — Вздор! — Никогда раньше она не кричала, не перечила отцу. Я гляжу перед собой и сгораю от любопытства: что же разбило непоколебимость ледяной и равнодушной миссис де Веро? — Ты ответственен за все, что происходит с нами. Ты и твой совет — куда вы смотрели? Как могли такое допустить?

— Ради Бога, не ори.

— А что я должна делать?

— Не ори! Я рад этому не больше тебя.

Бренчит стекло. Я представляю, как папа пьет виски, а мама смотрит на него глазами полными ужаса. И в кабинете витает сладкий и терпкий запах сигар, скрывающий чувства и эмоции за белой дымкой.

— Ты дал добро?

— У меня не было выбора. Ривера предложил, Комитет Верховенства согласился.

— Эдвард, вы были слепы! Решили, что угрозы минули и упустили главную напасть, просочившуюся, будто яд, на наши улицы. Если этот мальчишка еще здесь…

Я бледнею. Едва не валюсь с ног и впиваюсь пальцами в губы.

— Если он здесь, его непременно отыщут.

— Неслыханный позор, Эдвард, неслыханный! Мы угодили в ловушку.

— Тебя это не касается, Сьюзен.

— Это касается всех нас, наших детей, — мы с Мэлотом одновременно фыркаем, — и это испортит все, к чему ты стремился. Ты, Эдвард, не я, и не Верховный. А ты!

— Прекрати орать, ради бога!

— И сколько мест?

— Сто сорок семь, суммарно по Верхнему Эдему.

— И даже в университет Мэлота? — видимо, мое имя мама не вспомнила.

— Да. Стипендии пришлют и на восточный кампус.